«Мои сны повторяются… Сначала она целовала мои ребра и белую мальчишескую грудь, гладила бедра, ласкала, обсасывала мочки ушей и рот, и все это она делала так, словно ничего другого ей и не хотелось; она издавала короткие звуки от одобрения или удовольствия, будто комментируя свои действия; я слышал вздохи. бессловесные шепотки самой себе; она постепенно пожирала меня, съедала и выпивала, и совсем не для юго, чтобы возбудить меня. Я ждал, что она, наконец, обнаружит и эту часть моего тела, но она все медлила и медлила, и мне, в конце концов, стало нестерпимо больно; я думал, что сойду с ума, ужасно начинал нервничать…».
Кого видел во сне Феликс, который в 1908 году был далеко не мальчишкой?
ГИМНАЗИСТ
Не все знают, что в 1-й Виленской гимназии Дзержинский учился вместе с Пилсудским. Делить им было нечего, Пилсудский был старше. Известный французский политик Херриот, который в 1922 году посетил Варшаву и Москву, в своих позднейших воспоминаниях об этом путешествии цитирует то, что рассказал ему Пилсудский о Дзержинском. «Выделялся он среди учеников деликатностью и скромностью. Достаточно высокого роста, щуплый, оставлял впечатление аскета, лицо, как с иконы… Жестокий или нет, на этот вопрос ответит история…»
Слетали листки с календаря, что висел над письменным столом в маленькой комнатке Феликса в доме бабушки на Поплавах, где он жил вместе с семьей своей тетки Софьи Пиляр. Дни складывались в недели, недели в месяцы, а все как будто бы оставалось по-прежнему. Феликс по утрам ходил в гимназию, вечерами и ночами занимался самообразованием, видел сны…
Первые сомнения — парадоксально, но факт — зародились у него, когда дядя-ксендз отговаривал его посвятить себя служению господу. Ксендз напирал на его неподходящий характер, но Феликсу показалось, что дядюшка сам не очень верит в Бога и боится, чтобы и он не проник в его тайну.
«И осталось еще одно, что я сохранил напоследок, поскольку именно в этом источник моей памяти; событие это совсем не оправдывает мальчишку, каким я был, а лишь задерживает на какое-то время его изгнание с небес. При одном воспоминании об этом я падаю на колени и благодарю Бога за дарованный мне разум и радость бытия, я возношу Ему хвалу за мою жизнь и тяготы моего существования. Весной 1894 года в костеле Святой Анны, я пообещал себе, Богу, Божьей Матери, всем ангелам и святым, что буду творить добро и приносить счастье. Ведь Феликс — значит «счастливый».
Этот, 1894 год Дзержинский, считал переломным в своей жизни: он окончательно порвал с религией. Как это было мучительно и трудно — отречься от Бога, олицетворявшего для него любовь, правду, добро. Но он нашел новую веру.
Весной 1924 г. у Дзержинского состоялся разговор с другом сына Ясика — Володей. Владимир Владимирович Овсеенко запомнил его на всю жизнь. К нему, тогда совсем юному комсомольцу, Феликс Эдмундович неожиданно обратился с вопросом:
— Скажите, Володя, во что коммунист должен верить?
Вопрос Володе показался странным. Как комсомолец он, конечно, был ярым атеистом, распевал с товарищами «Мы на небо залезем, разгоним всех богов» и не верил ни в Бога, ни в черта. Уж не разыгрывает ли его Феликс Эдмундович? Володя замялся, не зная, что ответить.
— В коммунизм он должен верить, я так считаю. Не только по книгам, но всем своим существом коммунист должен быть уверен в победе революции, — сказал Феликс Эдмундович.
И по тому, как он сказал, Володя понял, что это очень серьезно. Вера в «коммунизм» требовала жертв. Сменить веру в Бога на веру в «коммунизм» — то же самое, что продать душу дьяволу.
Фауст не затронут моральной проблемой: можно быть одновременно высокомерно-смелым и дьявольски низким, если ты в силах расколоть надвое свою личность, то можешь чувствовать себя «на шесть тысяч футов по ту сторону добра и зла».
В 1895 году ученик 1-й Виленской гимназии Феликс Дзержинский вступил в ряды литовской социал-демократии.
Когда продаешь душу дьяволу, приходится платить. У Феликса Дзержинского умерла мать. Теперь уже ничто не удерживало Феликса в ненавистной гимназии. По стоит ли уходить за несколько месяцев до окончания? В конце концов, аттестат зрелости тоже мог пригодиться революционеру. Сомнения разрешились внезапным взрывом, который, впрочем, давно назревал.
Феликс шел по коридору гимназии, когда его внимание привлекла кучка гимназистов, сгрудившихся у вывешенного на стене объявления. Подойдя ближе, Феликс прочел: «Настоящим доводится до сведения господ гимназистов, что разговаривать в классах, коридорах и иных помещениях вверенной мне гимназии разрешается только на русском языке. Виновные в нарушении сего предписания будут строго наказываться». Объявление, написанное рукой учителя русской словесности Рака, подписал директор.