Какая встреча отца с сыном! Но как мог Ренфри Фентресс стать отцом — его? Разведчика, которому на какое-то время поручали обязанности на планете, побуждали заключить брачный контракт Службы. Это было вызвано необходимостью воспроизводить особый вид людей, почти мутантов, пригодных к исследованию галактики. Определенные свойства мозга и организма передаются по наследству, и таких людей побуждали производить себе подобных. Поэтому на Найборге Ренфри Фентресс женился на Лиле Клайас. Контракт был заключен на время его пребывания на планете, это законный и общественно признанный союз, Лила получала пенсию, а детей от этого брака ждало многообещающее будущее.
В должное время Ренфри Фентресс получил новое назначение. Согласно «Положению об отбытии», он формально прервал свой брак и улетел, не зная, что будет ребенок, поскольку улетал он по чрезвычайно срочному делу. Восемь месяцев спустя родился Дискан, и, вопреки мастерству медиков, роды были очень тяжелыми, настолько тяжелыми, что мать их не пережила.
Он не помнил первые дни в правительственном приюте, но сканнер личности почти сразу установил, что Дискан Фентресс не пригоден для Службы. Что-то во всем этом тщательном планировании не сработало. Он не походил ни на мать, ни на отца, он был регрессией, слишком большим, слишком неуклюжим, слишком медлительным в мысли и речи, чтобы стать членом сообщества космических путешественников.
Его подвергли и другим проверкам, множеству проверок. Он теперь не мог вспомнить все их, только помнил, что это было время постоянного раздражения, душевной боли, разочарований и иногда страха. В течение нескольких лет, пока он был еще ребенком, его снова и снова тестировали. Власти не могли поверить, что он такой непригодный экземпляр, как докладывали приборы.
Потом он отказался проходить испытания, дважды убегал из начальной школы. Наконец один из руководителей после недели срывов, приступов мрачного гнева и вспышек агрессивности предложил направить его на работу. Ему тогда было тринадцать, но он уже был крупнее большинства взрослых. И его начали опасаться. Вспоминая это, Дискан испытывал удовлетворение. Но он понимал, что нельзя решать свои проблемы кулаками. Ему совсем не хотелось быть приговоренным к стиранию личности. Он, может, и глуповат, но все же он Дискан Фентресс.
И вот он переходил от одной тяжелой работы к другой, и так проходили годы — пять, шесть? Он точно не знал. Потом на Найборг вернулся Ренфри Фентресс, и все изменилось — к худшему, определенно к худшему!
С самого начала Дискан подозрительно отнесся к отцу из космоса. Ренфри не проявлял своего разочарования, не показывал — по крайней мере с момента первой встречи, — что считает сына неудачей. Но Дискан знал, что скрывается за этим внешним принятием.
Отношение Ренфри стало еще одним неразрешимым «почему», причиняя почти такую же боль, как первое «почему». Почему Ренфри так настойчиво искал сына, которого никогда не видел? Когда родился Дискан, а его мать умерла, Служба начала поиски разведчика, как это и было положено по правилам, чтобы он мог высказать свои пожелания относительно будущего сына. Поиски дали ответ: «Пропал без вести, считается погибшим» — эпитафия многих перворазведчиков.
Но Фентресс не погиб в черных далях космоса, где столкновение с метеором вывело из строя его корабль. Напротив, его подобрал исследовательский корабль чужаков, занятый аналогичным делом — поиском планет, пригодных для заселения растущей расой.
И у своих спасителей Ренфри нашел дом и новую жену. Когда смог снова вступить в контакт со своими, ему — с большим опозданием — сообщили о рождении сына. И поскольку в новом браке — каким бы счастливым он ни был — потомства у него не могло быть, он искал сына, чтобы привезти его на Ваанчард, где сам Ренфри поселился, подав в отставку по собственному желанию.
Ваанчард — это прекрасный, удивительный рай, о котором всегда мечтала раса Ренфри. Местные жители — само очарование, грациозность, разум, активно использующий воображение. Безупречный мир — был, пока Ренфри не привез сына и тем сам не единожды, но много раз нарушил покой своей семьи.
Дискан отнял руки от ушей, страдая от звуков. Принялся разглядывать свои мозолистые ладони, загрубевшие пальцы. Несмотря на смягчающие мази, его пальцы по-прежнему рвут красивую одежду, оконные занавеси — любую ткань, к которой он прикасается. Эти руки могут и разбить, как было сегодня.
На подушечке правого большого пальца кровь. Это напоминание о том, что случилось недавно там, откуда доносится печальная музыка, не человеческая, но такая, которая пленяет сердце, становится частью тела. Свет, звуки, и теперь, когда он отнял руки от ушей, еще и смех. Они смеются не над ним. Они так добры, так сочувственны. Они не используют смех как оружие; у них вообще нет оружия. Они только стараются не замечать, они прощают, идут ему на уступки — и всегда так делают!