Вместо классически понимаемой правды предлагается концепция под названием конструктивизм, согласно которой образ действительности, описываемый исследователем (здесь — историком), является его собственным конструктом, автономным с точки зрения минувшей действительности. Эта конструкция «сооружается одновременно в ходе наблюдения (не существует «чистого» наблюдения), и в ходе исследования источников»[73]. Концепция конструктивизма опирается на предпосылку одного из глашатаев этой позиции, Леона Гольдштейна: «у нас нет никакого доступа к прошлому» (“We have no access to thatpast")[74]. Таким образом, прямым продолжением конструктивизма является концепция многообразия исторических правд как производная многообразия конструкций нарраций отдельных исследователей[75]. Окончательным же критерием принятой за «истинную» правды отдельной наррации является выполнение условия, согласно которому перед лицом непознаваемости прошлого в «оценке образов, претендующих на отражение действительности», указать на основе некоего консенсуса[76] на тот из них, который:
«[…] не будет благоприятствовать укреплению вредоносных для общества убеждений, приносящих ему несчастья (как, например, развязывание войны, вызванное националистическими убеждениями)»[77].
Нельзя не высказать отношения к приведенному критерию правды, который далее я буду называть критерием Топольского. Прежде чем это сделать, я хочу указать на его имманентно нигилистический характер. Чтение подобного рода формулировок приводит на ум слова Ницше, сказанные им на первых страницах «Воли к силе»: «Что значит нигилизм? То, что высшие ценности теряют ценность (sich entwerten)»[78]. Первой жертвой нигилизма всегда бывает правда, поэтому мы читаем там, что:
«… нет никакой истины (es keine Wahrheitgibt); нет абсолютных свойств вещей, нет “вещи в себе”. — Это само по себе только нигилизм и притом крайний»[79].
Похоже, как в случае немецкого афориста, так и в отношении к постмодернистскому определению правды, нигилистическое мышление оказывается не столько интеллектуальным познанием и углублением в природу мира, которым ницшеанцы брезгуют, сколько проявлением так называемого активного нигилизма, сутью которого является «сила разрушения» (Kraft der Zerstorung) (KSA XII, 351).
Повторяя вслед за Ницше, постмодернисты — Ежи Топольский и др., в вопросе о ценности истины стараются убедить нас, что ей не соответствует:
«[…] никакая действительность, что она является только признаком силы на стороне тех, кто устанавливает ценности (Symptom von Kraft auf Seiten der Wert-Ansetzer) (KSA XII, 352)».
В одном случае они определенно правы: когда подобным образом они диагностируют смысл их собственного проекта, в котором трудно выискать какую-либо правду или реальность, кроме единственно ничем не ограниченной воли устанавливать силой новые «ценности».
4. Постмодернистская методология: от познавательного морального и логического нигилизма к постулату насилия как условия деконструкции науки истории
Приведенный Топольским критерий истины, на практике отождествляемый с самой истиной и очень показательный для постмодернистской формации в исторических и общественных науках, является следствием агностицизма в области исторического познания. Его следствием является смена статуса исторического познания, которое приобретает радикально иной смысл: оно перестает быть распознаванием минувшего прошлого, а становится его конструированием, сотворением (греч. poiesis)! Эффект этого сотворения затрагивает саму истину, которую, вместо того чтобы ее распознавать, проверить и признавать, неким неопределенным образом должны были бы, согласно постмодернистам, «обсуждать» и «оценивать» неопределенные группы лиц. На практике это обычно означает цензуру[80], которая в современности приобретает форму своеобразной медийно-политической матрицы, направленной на манипулирование исторической правдой[81].
74
76
Автор не указывает, между какими конкретно сторонами мог бы реализоваться подобный консенсус и по какому принципу должен был бы проводиться условный отбор участников по разные стороны этого диалога.
78
Сборников афоризмов Ницше под названием «Воля к силе» (Wille zur Macht). Их отобрала его сестра Элизабет Фёрстер-Ницше среди его рукописей, отредактированных в конце 1877 года. В критических сборниках их опубликовали Г. Голли и М. Монтинари, как Nachgelasene Fragmente // Friedrich Nietzsche. Kritische Studienausgahe (= KSA) 12. Munchen, 1999. S. 350 (= KSA XII, 350; “was bedeutet Nihilism? — dafi die obersten Werthe sich entwerthen”). Концепция ницшеанской «Воли к силе» в смысле силы деструкции (сегодня мы бы сказали: деконструкции) существующего объективного порядка ценностей во главе с истиной, и одновременно мощи установления новых антиценностей, что составляет суть так называемого активного нигилизма, а в современности — постмодернизма, сыграла огромную роль в построении идеологии национал-социализма III Рейха. В период, непосредственно предшествующий нападению на Польшу после войны с Советским Союзом, наследие Ницше было предметом лекций М. Хайдегера, тогда активиста НСДАП, для будущих призывников, ожидавших мобилизационной повестки на Восточный фронт. —
80
Цензура в различных формах, особенно в форме политической, является неотъемлемым знамением присутствия постмодернистских формаций. Ее наиболее выразительную форму являет политическая корректность, обычно связанная, как и весь постмодернизм, с формацией постмарксизма.
81
См. важный анализ явления неоцензуры в статье Марека Яна Ходакевича: Anatomia tzw. buntu, czyli nasz triumf i neo-Matrix — http://chodakicwicz.salon24.pl/ 165658,anatomia-tzw-buntu-czyli-nasz-triumf-i-neo-matrix;