Однако, как учили философы, тот же самый предмет может называться истинным также с перспективы человеческого разума. Это происходит в той степени, в которой вещь «[…] по природе вызывает оценку самой себя, подобно как иначе ложными называются те вещи, которые по природе могут казаться не тем, что они есть, или не такими, какие они есть»[139].
Примером применения слова «истинный» в этом контексте является распознание некоего камня, как истинного алмаза.
Толкование Фомой Аквинским истины, как широко понимаемого отношения соответствия, имеет универсальную ценность благодаря своим многообразным субъектным отношениям. Кроме эпистемологического аспекта истины, оно выделяет смысл правды, соотнесенной с плоскостью творения (искусство) и действия (мораль). Если речь идет о первом из этих аспектов, то в случае вещи, созданной человеком, т. н. артефакта (например, какой-либо скульптуры или постройки), можно говорить о ее истинности в случае, когда вещь совпадает с интеллектуальным[140] проектом, реализацией которого и должна быть данная вещь. Например: данный мост заслуживает названия «истинный», если является верной реализацией проекта, бывшего ранее замыслом некоего архитектора. Вещь, для того чтобы быть истинной, должна соответствовать (adaequare) своему образцу. Истинным, таким образом, в этом смысле может быть не только некий мост, но также, например, представление «Антигоны», поставленное в театре, если оно верно передает замысел Софокла, содержащийся на страницах его произведения[141]. В случае вещей-объектов природы, они были мерой истинности нашего познания; в свою очередь, в случае произведений искусства, мерой их истинности является интеллект их творца.
Истину также можно отнести к морали. Моральная правда (veracitas) есть совпадение интенции с актуальным действием. Отрицание этого соответствия носит название моральной фальши, или лжи, которую Аквинат определял как «высказывание чего-то иного, нежели то, что мыслится»[142].
Ложь является негативом правды в моральном смысле. Однако она не просто несовпадение между нашим познанием вещи и суждением о ней. Это структура, в состав которой входит берущее свое начало в свободе субъекта отрицание того, что является переживаемым субъектом содержанием познания, и языковое выражение этого отрицания в виде определенного суждения, в котором формулируется противоречащий переживаемому опыту действительности смысл того, что в настоящий момент познается[143]. Ложь является своеобразным артефактом и предметом мысли (ens rationis), структурой, абсолютно не зависимой от действительности, поскольку она является ее отрицанием. Будучи творением лжеца, в своем бытии ложь целиком зависит от его умысла.
В случае обсуждаемых нами проблем, именно такой ложью и является мнимая постмодернистская слепота в форме отрицания познаваемости действительности, особенно действительности исторической, и одновременно стремления к абсолютизации высказываемых о ней суждений[144]. Как пишет Стенли Розен:
«Там, где нет места «правде» в смысле истинных интуиций, там также нет места осмысленной речи»[145].
А если нет шансов на осмысленную речь, то тем более, добавим, нельзя ожидать от постмодернистов речи правдивой.
7. Классическое понимание правды и современные способы ее выражения и применения
Главными чертами категории истины Аквината являются ее объективизм и реализм. Истина — это категория объективная, т. е. существовавшая до нас и от нас не зависящая. Ее объективизм означает, что познающий предмет ни в малейшей степени не влияет на результат познания действительности, а точнее, на истинность познания оной. Субъект единственно констатирует существующее положение вещей, интеллектуально присваивает его себе и выражает в виде высказываемых о нем суждений. Мерой истинности познания существовавшей до нас вещи является сама вещь: «Бытие вещи опережает понимание истины; познание же есть некий результат истины» («Об истине», I). Реализм же означает, что истина не только познаваема, но и познаваема благодаря врожденным способностям к познанию, которыми располагает человек, такими как: разум, чувства, воображение, память, способность к аперцепции и рефлексии. С этой точки зрения разум, познающий действительность, назван Аквинским спекулятивным интеллектом (от лат. speculum, т. е. «зеркало»). Дело в том, что наш разум и является именно таким зеркалом, в котором изначально проявляется действительность, заполняя собой его отражающую поверхность. В момент, когда это наступает, интеллект проявляет свою мощь (vis) и врожденный свет, который позволяет ему осветить это отображение (intus), открывая и читая (legere) объективные структуры отдельных предметов и отношений между ними. При этом нужно заметить, что речь не идет о некоем дословном «отражении» действительности в смысле ее раздвоения в разуме, но имеется в виду процесс интенционального становления, что познается разумом, который «не может иметь иной природы кроме той, чтобы быть возможностью [познания]»[146]. Поскольку сам разум «потенциально есть всё, что составляет предмет мысли»[147]. Однако прежде чем данная вещь станет его объектом, «она присутствует в нем, как [написанное] на доске, на которой еще ничего не написано»[148].
141
Это так называемая intentio auctoris. Что знаменательно, в искусстве сегодня мы тоже имеем дело с повсеместным размыванием данного понимания истины, которое из интенции автора как мерила истины его произведения некоторым образом переносится на режиссера спектакля и актеров.
144
О постмодернистской интерпритации лжи см.
Prolegomena. Przeł. V. Hmissi. Warszawa, 2005;
Kłamstwo jako fenomen zła.
148
Ibid. 430a. В XVII веке Джон Локк почерпнет от Аристотеля это определение природы нашего сознания, которое облечет в форму известной латинской формулы: tabula rasa.