Стоит указать на те установки Гуссерля, касающиеся понятия правды, которые возможно было бы использовать, например, при толковании исторической правды. Используя категорию интенцио-нальности (intentio, от in-tendo — «намереваюсь»), указывающую на момент перехода нашего сознания к отдельным объектам, он заново сформулировал в “Logische Untersuchungen” (1900–1901) толкование классической дефиниции истины, концентрируясь на выступающей в ней категории adaequatio. Здесь она должна означать не столько приравнивание разума к вещи, сколько адекватность как своеобразный идеал, желаемое состояние в отношениях между интенцией нашего сознания и объектом, в который «попадает» интенция. Дело в том, что в различных актах познания их объекты различным образом выражены, и также различна степень «наполнения» (охвата) этих объектов направленной на них интенцией[154]. В особенности при внешнем наблюдении вещи проявляются в так называемых видах (нем. Abschattungen), т. е. аспективно, с одной определенной стороны, и потому неадекватно. Те виды, в которых дана определенная вещь, выполняют функцию абсолютно прозрачных познавательно (ре)презентаций вещи через сходство с данной вещью[155]. Область презентации вещи через ее вид может быть выражена в большей или меньшей степени, а ее идеальная целевая граница — это абсолютное, т. е. лишенное каких-либо средств-посредников самоприсутствие (praesentia) вещи, т. е. ее «проявление собственной персоной» (in praesentia esse). Тогда:
«[…]интуитивным репрезентантом является сам предмет, такой, какой он есть сам в себе. Содержание, репрезентующее и репрезентованное, становится здесь идентичными одному и тому же»[156].
Ввиду этой идентичности, формула корреспондентного (классического) определения правды получает новый смысл:
«[…] создано настоящее adaequatio rei et intellectus: предмет точно такой, каким мыслится, на самом деле “дан” либо присутствует»[157].
Если очевидность, в узком смысле слова, это акт «наиболее совершенного синтеза наполнения», то истина является объективным коррелятом, тем, что подчиняется очевидности:
«[.] В качестве коррелята покрывающей идентификации выступает идентичность: абсолютное соответствие, наступающее между тем, что мыслится, и тем, что дано (Gegebenem) как таковое»[158].
Своего применения в исторической науке ждут также определения польского феноменолога Романа Ингардена — приемника Ка-зимежа Твардовского в Университете им. Яна Казимира во Львове. В работе “Das literarische Kunstwerk” 1931, он писал:
«Под “истинностью” в узком смысле этого слова мы понимаем некое определенное отношение между высказыванием, выполняющим функцию суждения, и выбранным по смыслу этого высказывания объективно существующим состоянием вещей»[159].
А в связи с таким определением истинности, на первый план вышел его анализ относительно объективности и объективного состояния вещей. Объективность в узком смысле[160] служит данному объекту, который, помимо многих других качеств, отличается, в том числе, автономией бытия и полной независимостью от познавательных либо эмоциональных переживаний человека как субъекта. В связи с такой характеристикой того, что объективно, Ингарденом рестриктивно была ограничена сфера истинности в узком смысле. Слово «истинный», согласно ему, можно также применять «в связи с функцией воспроизведения, выполняемой в некоторых действиях представленными предметами»[161].
154
«[…] из отмечания вещи в общем не следует, что вещь действительно присутствует, но только, что она является как присутствующая, причем проявляются разные степени присутствия». —
155
Способы этой (ре)презентации могут быть разными «в зависимости от того, включает ли презетация проявляющееся во внешнем виде содержание как образ, либо как само представление (облик самого) объекта» // Ibid.
158
Ibid. Par. 39. S. 146. В этой работе мы находим еще три различных определения истины: (1) «понимаемая как идея сущность эмпирически случайного акта очевидности, или идея абсолютной адеквации», Par. 39. S. 147; (2) «предмет, переживаемый в действительности в акте предположения, являющийся «идеальным наполнением для интенции и делающий ее истинной; идеальное наполнение специфической познавательной сущности интенции», Ibid; (3) истина как точность (Richtigkeit) интенции, но также и как точность суждения либо как точность «познавательной сущности интенции in specie». — Ibid.
159
160
См.
161