Выбрать главу
7.2. Классическая риторика

После окончания периода коммунистического правления в современной Польше классическая риторика практически неизвест-на[162], хотя она повсеместно изучалась в польских школах с позднего Средневековья до 1939 г. Ценным интеллектуальным богатством риторики, которое следовало бы использовать в рассуждениях об исторической правде, являются, прежде всего, две ее составляющие.

Во-первых, как это описывал Аристотель, риторика вырабатывает «силу — способность видения» (dynamis tou theoresai, 1355b 25; dynasthai theorein, 1355b 32) того, что в данной области проявляется наиболее убедительно (pithanon, 1355b 10). Во-вторых, пространство, на котором разворачивается риторический дискурс и которое крайне важно для рассмотрения проблемы исторической правды — это прагматическая плоскость языка, т. е. отношения говорящий — адресат сообщения[163]. Забытая риторика скрывает от современной культуры наследие искусства развивать и совершенствовать природную способность замечать и демонстрировать другим минувшее и отсутствующее. Искусство, которое практически с самого начала исторической науки было ее медиумом и своеобразной вспомогательной наукой (ancilla historiae)[164]. Ценность риторики для историографии сегодня возникает именно из того, что историческую правду нужно уметь не только «увидеть», извлекая из мрака прошлого, но также умело показать и успешно передать собеседнику, что является полем именно риторики. На самом деле, обязательным условием истории как науки, является индивидуальная память. Однако без надлежащей передачи (в значении коммуникации познавательного содержания, главным источником которого является человеческая память, а вторичными — различные исторические источники), история как наука невозможна.

Необходимо обратить внимание, что пользующийся в настоящий момент огромной популярности в постмодернизме термин «наррация» был частью базового словаря классической риторики. В классическом учебнике, приписываемом Цицерону “Rhetorica ad Herennium” мы находим следующее его определение: «Наррация — это представление минувших событий, как уже минувших»[165]. По замыслу авторов древних учебников риторики, narratio была пониманием минувших событий, с опорой на такие врожденные качества познания, как чувства, разум и память. Эта часть судебной речи следовала после exoridium (введение), а за ней шли: divisio (разделение), confirmatio (доказательство), confutatio (опровержение доказательств противной стороны), conclusio, т. е. заключение вывода в соответствии с нормами ораторского искусства (artificiosus orationis terminus). В случае судебной речи, в которой категория narratio играла особенно важную роль, речь шла об изложении дела в контексте существенных для его хода фаз и составных элементов, среди которых были те, что диагностировались как его причины (causae).

Можно сказать, что проходит некая аналогия между риторической составляющей судебной речи в виде классически понимаемой narratio и тем, чего читатель или слушатель может ожидать от наррации данного историка. Точно так же, как в судебном зале мало кого интересуют классовые, культурные и иные обусловленности автора судебной наррации, от которого мы ожидаем единственно честного и объективного представления (artificiosa expositio) минувшего события, так же дело обстоит в случае с результатами работы историка. Его авторские, не сочетающиеся с самой действительностью, взгляды мало кого интересуют. Интересной, в свою очередь, может быть практическая реализация феноменологически-риторического постулата «допущения видения»[166] со стороны воспринимающего прошлое как то, чего касается классически понятая историческая наррация. Более же всего интересна сама правда о прошлом, и жаждущему хватит ее познания.

8. Заключение

Великий философ и логик Юзеф Мария Бохеньский (ум. 1995) писал не так давно:

«Знание и разум сегодня находятся под угрозой столь большой, какая редко доселе случалась, а вместе с ними под угрозой находится также попросту все человеческое; быть может даже, само существование человека. Только аутентичная философия, которая для познания использует все средства, могла бы прийти на помощь в такой ситуации»[167].

вернуться

162

Если даже некоторые постмодернисты пробуют прибегать к тому инструментарию, каким является риторика, то как правило делают это отрывочным, антиисторическим образом, без элементарного знания классической риторики и ее теоретических положений. См.: Topolski J. Jak się pisze…, passim. Стоит отметить, что в последнее вемя в Польше возрастает как интерес к риторике, так и число монографий ей посвященных. Напр.: Jaroszyński P. Kultura stówa. Podstawy retoryki klasycznej. Szczecinek, 2008. О восприятии риторики в Польше см.: Skwara M., O polskiej retoryce po 1945 roku Retoryka. Red. M. Skwara. Gdańsk, 2008. S. 7-34. Также см. интересную обзорную статью о восприятии риторики в ХХ веке Йоргена Фафнера (Jorgen Fafner), Wege der Rhetorikgeschichte, “Journal of the History of Rhetoric” 1. Nr. 20 (осень 1983). S. 75–91.

вернуться

163

См. Fisher W.R. Human communication as narrative. Toward a philosophy oj reason, value, and action, Columbia 1989; Narration as a Human Communication Paradigm: he Case oj Public Moral Argument, “Communication Monographs”, 52 (1984). S. 122.

вернуться

164

См. Bodin J. Methodus ad facilem historiarum cognitionem (1566). Ginzburg C. History, rhetoric and proof. New England, 1999. Автор, декларирующий себя как марксист и постмодернист, с одной стороны, постулирует редукцию историографии до нарративно-риторического размера, а с другой — обосновывает критику попыток поставить под сомнение некоторые исторические тезисы, касающиеся Холокоста. Весьма знаменательно, что его постулаты вообще не включают критики случаев отрицания фактов коммунистического геноцида в странах советского блока.

вернуться

165

Rhetorica ad Herennium. Cambridge Mass, (1954) 2004. I. III-4. S. 8. По вопросу expositio rerum gestarum см. Zamorski K. Op. cit. S. 53–76.

вернуться

166

Среди феноменологов ХХ века в полной мере этот постулат реализовал Мартин Хайдеггер, который снабдил его термином das Sehenlassen, дословно: «позволение, допущение увидеть». Он часто использовал этот термин, главным образом во время изложения феноменологии суждения: Sein und Zeit, Tubingen 199317. S. 33, и самого определения феноменологии “das, was sich zeigt, so wie es sich von ihm selbst zeigt, von ihm selbst her sehen lassen” [выделено. B.P.]. Ibid. S. 34. См. также Idem. Grundbegriffe der Metaphysik. Frankfurt a. м. 1983. S. 460–164.

вернуться

167

Bocheeski J.M. Współczesne metody myślenia, Poznań, 1993. S. 138.