3.34. Вечер перед похоронами эпилептика, захлебнувшегося в источнике.
3.35. «Познай самого себя» не означает «следи за собой». «Следи за собой» — слова змея. Они означают: стань хозяином своих поступков. Следовательно, эти слова означают: «Не сознавай себя! Разрушай себя!» — то есть нечто злое. И только если очень низко склонишься, то услышишь в них и доброе, которое звучит так: «Чтобы стать тем, кто ты есть».
3.36. 25 октября. Печаль, нервы, телесное недомогание, страх перед Прагой; в постели.
3.37. Было когда-то такое общество мошенников… [см. прим.].{28}
3.38. Первым признаком начинающегося познания является желание умереть. Эта жизнь кажется невыносимой, какая-то другая — недостижимой. И уже больше не стыдятся желания умереть, и просят перевести из старой ненавистной камеры в какую-нибудь новую, которую еще только будут учиться ненавидеть. Способствует этому и остаток веры в то, что во время перевода случайно пройдет по коридору Господин, который посмотрит на заключенного и скажет: «Этого больше не запирать. Я возьму его к себе».{29}
3.39. 3 ноября. Дорога в Оберклее. Вечером писать в комнате Оттлы и Т.
3.40. Если бы ты шел по равнине и, несмотря на свое желание двигаться вперед, все же отступал назад, ты оказался бы в отчаянном положении, но поскольку ты карабкаешься вверх по крутому склону — примерно такому крутому, какой ты сам видел снизу, — то твои отступления могут быть вызваны уже только рельефом поверхности, и тебе не надо отчаиваться.{30}
3.41. 6 ноября. Как дорожка осенью: только расчистил ее, а она уже снова покрылась палой листвой.
Клетка вышла на поиски птички.{31}
3.42. 7 ноября. (Рано лег, после «просвистанного» вечера).{32}
3.43. Когда тебе в душу вонзается меч, твоя задача: смотреть спокойно, не кровоточить, принимать холод меча с холодностью камня. И благодаря этому удару стать после него неуязвимым.
3.44. В этом месте я еще никогда не бывал: иначе дышится, и рядом с солнцем, затмевая его, горит какая-то звезда.{33}
3.45. 9 ноября. В Оберклее.
3.46. Если бы было возможно построить Вавилонскую башню, не поднимаясь на нее, это было бы позволено.{34}
3.47. 10 ноября. Постель.
3.48. Не позволяй злу убедить тебя, что ты можешь иметь от него секреты.
Леопарды врываются в храм и, вылакав все из жертвенных сосудов, опустошают их; так повторяется снова и снова, в конце концов это уже можно предсказать заранее, и это становится частью церемонии.{35}
3.49. Волнения (Блюэр, Таггер).{36}
3.50. 12 ноября. Долго валялся; защита.
3.51. Так же крепко, как рука сжимает камень. Но она так сжимает его только для того, чтобы забросить подальше. Однако дорога приведет и в эту даль.
Ты — задача. Но не видно, кому ее решать.
От настоящего противника заражаешься безграничным мужеством.
Счастье понимать, что основание, на котором ты стоишь, не может быть больше того, что покрывают две твои ступни.
Как можно радоваться этому миру — если только ты не убегаешь в него?{37}
3.52. 18 ноября.
3.53. Убежищ бесконечно много, спасение — только одно, но возможностей спасения вновь так же много, как и убежищ.
Есть цель, но нет пути; то, что мы называем путем, это колебание.
Создавать негативное — эта задача еще возложена на нас; позитивное нам уже дано.{38}
3.54. Три крестьянина на повозке медленно въезжали в темноте на пригорок. Какой-то незнакомец вышел им навстречу и окликнул их. После короткого обмена репликами выяснилось, что незнакомец просит подвезти его. Седоки, подвинувшись, втащили его наверх. И, уже тронувшись дальше, спросили:
— Вы ведь шли с той стороны, а теперь, значит, едете обратно туда же?
— Да, — ответил незнакомец, — я двигался сначала в ту же сторону, что и вы, но потом повернул назад, так как стемнело раньше, чем я ожидал.
3.55. Ты жалуешься на молчание, на безнадежность этого молчания, этой стены добра.
3.56. Терновник — это древний шлагбаум, преграждающий путь; если ты хочешь идти дальше, он должен гореть огнем.