– Поймите, господин мичман, я тоже немец…
– Я не немец, господин гауптман, я сын выходцев их Швейцарии, а Россия – моя вторая родина…
– Это же не трудно сделать. Нынче же в полночь, в полной форме вам нужно встретиться с человеком. Кто он, мы вам не скажем. Потом мы подойдем, а вы сможете идти.
– Зачем такие сложности?..
– Чтобы вас потом не обвинили в предательстве…
– В полной форме… – Лангемак усмехнулся. – Идиотизм какой-то…
– Вы получите 700, нет, 800 рублей…. – не слыша произнесенное Лангемаком, – Сходите на эту сумму в ресторан. вы бедны как церковная мышь… Скажите, когда вы в последний раз нормально ели? – Гауптман поднял глаза на офицера.
Лангемак знал, что им были нужны секретные директивы командования Балтфлота. Кроме того, он должен подписать и капитуляцию батареи как ее командир. После этого его обещали отпустить на свободу.
Тяжелым взглядом мичман посмотрел на говорившего. Этот взгляд настолько тяжелый, что белобрысый его не выдерживает и отводит свои глаза в сторону.
– Лучше спросите, когда я в последний раз спал?..
– Вы будете спать сейчас, если поможете нам…
– Я никого никогда не сдавал и не сдам… Вы можете щелкать маникюрными ножницами возле моего лица сколько угодно… Запомните, что душевные страдания хуже физических. Испытание физических страданий отвлекает от душевных…
– Как же вы не понимаете, что сами себе все портите… Мы все равно получим то, что хотим… Конвойный! Уведите его к остальным…
Несмотря на уже произошедшую в стране революцию, немногие из морских офицеров приняли ее сторону. Среди них оставались кадры, еще верные старому режиму. Офицеры, веру которых не поколебали не февральские, не октябрьские события 1917 г. Среди них был и Георгий Лангемак. И именно таких офицеров и обрабатывали коммунисты. Кого-то удалось переубедить, кого-то нет. Г.Э. Лангемак сделал вид…
В конце мая 1918 г. его отпускают из-под ареста. Демобилизовавшись с флота, прожив полтора месяца у Камневых, Георгий возвращается в Елизаветград. Вернувшегося из Финляндии сына мать встречает словами о том, что надо продолжать учебу и окончить университет, чтобы продолжить дело своего отца.
Внутренний двор бывшего здания женской гимназии. Вход в помещения, где располагались квартиры преподавателей, в одной из которых в период 1917–1920 гг. жила семья Г.Э. Лангемака. Фото автора
Еще раз подчеркнув тот факт, что все ее дети должны быть учителями, Марфа-Мария предложила сыновьям выбрать, в какой из университетов они хотят поступить.
– Я понимаю, ты молод, Жорж. Тебе хотелось славы, и ты ее получил. Ты получил хоть и полугодовое, но хорошее образование… И еще эти классы… Я думаю, что окончив университет, ты теперь сможешь стать прекрасным учителем! И никаких «нет»! Вот и сестра с братом так же считают. Кстати, Виктор собирается восстанавливаться в Новороссийском университете, думаю, что вам будет лучше учиться вместе. А заодно он тебя остановит, если ты опять начнешь…
– Мама, прошу тебя… Я не смогу жить, если не буду военным! Ты же знаешь, что я мечтал об этом с детства!
– Тебе что, мало Ёлки?!. Или ты забыл про завещание своего отца?!. Я сказала «Нет!», и ты станешь учителем, как мы все! А генералу Петерсу я напишу, чтобы он перестал потворствовать твоим штучкам! Дети, малые дети!
Сбежать из Императорского университета, чтобы поступить в Школу прапорщиков!
– Мама заранее знала, что ты выбрал японскую филологию, чтобы провалиться на экзаменах, но не сомневалась, что поступишь… Она ведь сама с тобой занималась, и серебряная медаль тому подтверждение…
– Мама, я могу отдохнуть?..
– Несколько дней, да… Я дам, как окончишь университет, я дам тебе такую возможность! Ты же понимаешь, что у нас нет возможности для пустых забав, да и время сейчас сложное, сам знаешь…
Побыв несколько дней дома (г. Елизаветград, Петровская улица, д. 2) и подумав над этим предложением, он уступает матери и вместе со своим старшим братом Виктором решает поступить (а Виктор восстановиться заново) на 1 – й курс Новороссийского университета. Еще одной причиной столь скорого отъезда в Одессу является стесненность в жилищных условиях. Марфа-Мария и Мария Эриховна жили в небольших комнатах, предназначенных для преподавателей женской гимназии, располагавшихся в здании учебного заведения. Каждый раз, когда к ним приезжали родственники, это очень сильно стесняло их и не способствовало хорошей обстановке в доме.