Много времени я проводил там летними ночами, когда берега реки оглашал плач жалобного козодоя, а сияющая на небосклоне луна освещала одинокую таверну Рутледжей. Я представлял, как именно в такие вечера молодой Эйб Линкольн и Энн Рутледж под пение ночных птиц гуляли рука об руку по этим же местам и, любуясь звездами, строили романтические грезы, которым так и не суждено было сбыться. Уверен, что именно здесь Линкольн нашел то великое счастье, которого больше в жизни так и не испытал.
Готовясь написать главу о смерти возлюбленной Линкольна, я занес в автомобиль складной столик с печатной машинкой и поехал по деревенским дорогам посреди свиных ферм и пастбищ, пока не доехал до тихого и уединенного местечка, где и была похоронена Энн Рутледж. Могила выглядела безнадежно заброшенной, и, чтобы подойти поближе, мне пришлось растоптать заросшую траву и ползучие растения. С этого места, куда приходил плакать Линкольн, и начиналась история его несчастья.
Еще несколько глав книги были написаны в Спрингфилде: некоторые в гостиной старинного дома, где Линкольн прожил шестнадцать несчастных лет, некоторые — у того стола, где он написал свою первую инаугурационную речь, остальные же там, где он встречался и ссорился со своей будущей женой — Мэри Тодд…
Часть первая
1
В Харродсберге, когда-то он назывался Форт-Харрод, жила женщина по имени Энн Макгинти. Старые истории поговаривают, что Энн и ее муж привезли первых свиней и уток в Кентукки, а также первую упряжку. Еще говорят, она была первой женщиной, которая делала масло в этих отсталых, пустынных местах. Но по-настоящему Энн стала знаменитой, сотворив великое экономическое и текстильное чудо. На таинственной индийской земле хлопок нельзя было ни купить, ни вырастить, а поголовье овец уничтожали волки, так что найти хоть какой-то материал, из которого можно было бы сшить одежду, стало для приезжих практически невозможно. И тогда изобретательная Энн Макгинти нашла способ прясть нить и делать «ткань Макгинти» из смеси двух материалов — крапивы и шерсти буйвола. Оба были дешевыми и имелись в достатке. Это стало невиданным открытием. Домохозяйки ехали за пятьдесят и сто миль, чтобы в ее хижине научится новому ремеслу, и когда они плели и вязали, конечно же, еще и болтали, и чаще всего не про крапиву и шерсть. Болтовня быстро перерастала в сплетню, и вскоре хижина Энн стала известна в округе как пункт информационных скандалов. А самым востребованным скандалом в те времена были внебрачные связи, которые по закону еще и являлись преступлением. Только представьте себе, какой невиданной наглостью на этом фоне считалось рождение внебрачного ребенка. И, очевидно, мало какое занятие доставляло унылой душе Энн то истинное удовлетворение, которое она получала при разоблачении проступка очередной бедной девочки, после чего сразу же бежала к присяжным рассказывать новости.
Судебные записи квартальных сессий в Форт-Харроде частенько рассказывают похожие дуг на друга истории несчастных женщин, обвиненных в аморальном поведении, с жирной заметкой «по донесениям Энн Макгинти».
Весной 1783го в Харродсберге были рассмотрены семнадцать дел, восемь из которых за внебрачные связи. Среди этих записей был один приговор, вынесенный присяжными 24 ноября 1789 года, с надписью: «Люси Хэнкс — за распутство». Но это не было первым проступком Люси, первое было за несколько лет до этого, в Вирджинии: Судебные записи по данному делу, были довольно скупы: только голые факты и ничего связующего, хотя и по ним можно было понять суть истории. Основные, так сказать, улики были изложены достаточно детально.
Дом семьи Хэнкс в Вирджинии был расположен на узкой полоске земли, ограниченной с одной стороны рекой Раппаханноком, с другой Потомаком. На той же узкой земле жили и Вашингтоны, и Ли, и Картеры, и Фентлерои, и другие семьи голубых кровей. Местные аристократы регулярно посещали церковную службу в местной часовне, так делали и многие бедные и необразованные семьи в округе, вроде семьи Хэнкс.