В этот тяжелый для себя период Линкольн часто писал статьи для «Спрингфилд джоурнал» — местной газеты вигов, главный редактор которого — Саймон Фрэнсис был одним из его лучших друзей. Жена Фрэнсиса, бездетная женщина старше сорока лет, назначившая сама себе местной свахой, никогда не придерживалась принципа не лезть в чужую жизнь… И вот в начале октября 1842 года она послала Линкольну письмо с просьбой навестить их следующим вечером. Это была неожиданная просьба, и в указанное время он поспешил к Фрэнсисам, недоумевая о причине приглашения. И как только Линкольн прибыл, его сопроводили в одну из комнат, где, к его удивлению, сидела Мэри Тодд. О чем они в этот вечер говорили, чем занимались и что вообще там произошло, никому не известно, но то, что добродушный Эйб не имел шансов на спасение, было ясно заранее. Предположительно, если Мэри заплакала, а она наверняка так и сделала, то он сразу же бросился обнять ее и попросил прощения за неудачный свадебный инцидент. После этого они часто встречались, но в строжайшей секретности и только у Фрэнсисов. В первое время Мэри даже сестре не говорила об их тайных свиданиях, но в конце концов сестра узнала и задала Мэри логичный вопрос: «Зачем все скрывать?». На что Мэри уклончиво ответила: «После всего того, что случилось, лучше держать наши отношения в тайне, это поможет забыть все разговоры о несостоявшейся помолвке, уж слишком люди непостоянные и завистливые в наши времена». Говоря прямо, она просто получила урок от прошлой неудачи и решила не разглашать новую помолвку, пока сама не будет уверена в успехе повторной попытки выйти замуж за Линкольна.
А какую же тактику использовала мисс Тодд на этот раз? По словам Джеймса Метни, Линкольн объяснил все так: «Я был вынужден жениться. Мэри Тодд однажды даже сказала, что я обязан жениться на ней хотя бы ради чести».
Уж кто-кто, а Херндон должен был знать об этом, и вот что он пишет:
«Для меня всегда было очевидно, что мистер Линкольн женился на Мэри Тодд только ради чести и для этого пожертвовал своим душевным спокойствием. Он находился в постоянной борьбе с самым собой: будучи уверенным, что не любит ее, обещал жениться. И эта мысль стала его ночным кошмаром. В конце концов он оказался перед огромной дилеммой между честью и внутренним спокойствием и выбрал первую: годы личного ада, угрызения совести и навсегда потерянное семейное счастье».
Прежде чем обновить помолвку, Линкольн написал письмо Спиду в Кентукки, в котором спрашивал, нашел ли тот счастье в женитьбе: «…ответь мне поскорее, жду с нетерпением», — торопил он друга. Спид ответил, что он намного счастливее, чем мог себе представить. И следующим же вечером, 24 ноября 1842 года, Линкольн с неохотой и болью в сердце попросил Мэри Тодд стать его женой. И, конечно же, она согласилась. Более того, захотела, чтобы церемонию венчания провели в тот же день. Линкольн замешкался, был в недоумении и даже немного испуган такой быстротой событий. Зная о ее суевериях, он напомнил, что это был пятничный вечер, но, вспоминая ранее случившееся, теперь она уже ничего не боялась так, как любых промедлений, и отказалась ждать хотя бы сутки. Кроме того, 24 ноября был днем ее рождения, так что они поспешили в ювелирный салон Чаттертона, купили свадебное кольцо и выгравировали на нем слова «Любовь вечна». После прошлой неудачи Мэри Тодд в отчаянии выбросила все приданое для свадьбы и на этот раз пришла в обычном белом плате. Ее сестра же жаловалась, что она узнала о церемонии всего за два часа, и глазурь свадебного торта, выпеченного в спешке, не успела остыть, из-за чего торт не был нормально разрезан при сервировке.
Тем же вечером Линкольн попросил Метни быть его шафером, сказав: «Джим, я должен женится на этой девушке».
Когда он примерял свой лучший наряд и приводил в порядок обувь в доме Батлеров, прибежал младший сын Батлера и спросил: «Куда ты собираешься?» «По-моему, в ад», — ответил Линкольн…
Во время самой церемонии же, когда преподобный Чарльз Дрессер, окутанный в церковное одеяние, проводил выразительную епископальную службу, вид Линкольна был далек от счастливого и беззаботного. «Он выглядел и действовал так, словно его вели к виселице», — вспоминал его шафер.