Обеспокоенные резкими изменениями его внешности, друзья посоветовали президенту взять отпуск, но он возразил: «За две — три недели мне не станет лучше. Я не могу оторваться от своих мыслей и не знаю, как отдыхать. То, что делает меня уставшим, лежит во мне, и это нельзя изменить».
«Плач вдов и сирот всегда в ушах президента», — говорили его помощники. Матери, жены и возлюбленные каждый день появлялись у него, в слезах, умоляя помиловать кого-то из приговоренных к расстрелу. И не важно, насколько он был уставшим или занятым, все равно выслушивал историю каждого и, как правило, удовлетворял их прошения, поскольку не мог безразлично смотреть на женские страдания, особенно, если у них в руках были дети.
«Когда я уйду, то, надеюсь, можно будет сказать, что я вырвал колючки и посадил цветы всюду, где считал, что они вырастут», — повторял президент.
Генералы стали жаловаться, и Стэнтон бесился: «Милосердие Линкольна разрушает дисциплину в армии, он должен держаться подальше». Все дело было в том, что, во-первых, президент ненавидел жестокие методы бригадных генералов и армейскую дисциплину, а во-вторых — любил добровольцев, от которых в основном и зависела его победа в войне. Пришедшие из глухих лесов и ферм, они были такими же, как он. И когда кого-то из них приговаривали к расстрелу за трусость, он мог помиловать его со словами: «Я никогда не был уверен, что, сам оказавшись на поле боя, не бросил бы ружье и не сбежал». А когда кто-то, скучая по дому, оставлял службу, говорил: «Что ж, не думаю, что расстрел сделает его лучше». Для уставшего и измотанного парня с ферм из Вермонта, которого застали уснувшим на посту, он тоже находил слова: «Я бы и сам так поступил». Полный список его помилований займет огромное количество страниц. В разговоре с генералом Мидом относительно казней он подчеркнул: «Я против расстрела солдат, которым нет восемнадцати». А во всех союзных армиях вместе взятых численность солдат, не достигших этого возраста, превышала миллион. Более того, двумстам тысячам из них не было и семнадцати, а ста тысячам — шестнадцати. Но даже в самые серьезные послания время от времени президент вставлял кусочек юмора. К примеру, письмо полковнику Муллигану: «Если вы еще не расстреляли Д. Барни, то уже не надо».
5 апреля 1864-го Линкольн получил письмо от одной несчастной девушки из округа Вашингтон, Пенсильвания, в котором говорилось:
«После долгих страданий и опасений я, наконец, решилась известить вас о моих трудностях, — (дело было в том, что ее жених был в армии уже несколько лет, и как-то раз его отпустили домой для голосования на выборах, и, как она сама заметила), — мы очень глупо предались свободе супружеских отношений, и теперь эта свобода грозит обернутся для нас внебрачной связью, если вы не сжалитесь над нами и не дадите ему отпуск, дабы узаконить прошлые события … Я молю Бога и надеюсь, что вы не оставите меня одну с моим позором и тревогой».
Прочитав письмо, Линкольн был глубоко тронут. Некоторое время его взгляд был прикован к окну и, наверняка, в глазах были слезы… Окунув ручку в чернильницу, он написал Стэнтону краткое письмо по этому делу: «Отправь его к ней, во что бы то ни стало».
Особенно Линкольна задевали горе и страдание матерей. 21 ноября 1864-го он написал свое самое знаменитое и красивое письмо, копия которого висит на стене оксфордского университета: «Как пример безупречной и изысканной дикции, которая не была превзойдена».
Написанное как проза, оно на самом деле стало бессознательной, но великой поэзией:
«Правительственная Резиденция,
Вашингтон, 21, Ноября, 1864.
К Миссис Биксби, Бостон, Массачусетс.
Дорогая Мадам:
Из документов военного департамента мне показали
Доклад генерал-адъютанта Массачусетса
О том, что Вы являетесь матерью пятерых сыновей,
Которые славно пали на поле битвы. Я чувствую
Как слабы и бесполезны будут любые мои слова,
Призванные рассеять Ваше горе,
От такой огромной потери. Но я не могу воздержаться
И не выразить утешение, которое может быть принято
Как благодарность от Республики, защищая которую они погибли.
Я молюсь, чтобы наш Небесный Отец мог смягчить
Страдание от Вашей утраты и оставить Вам только
Нежные воспоминания от любимых и потерянных.
Великое чувство гордости должно быть Вашим за то,