Что Вы положили такую драгоценную жертву на алтарь свободы.
Абсолютно искренне и с почтением, Ваш А. Линкольн».
Однажды Ной Брукс отдал Линкольну том стихов Оливера Уэндела Холмса. Открыв его, он сразу же начал читать вслух поэму «Лексингтон», но, когда он дошел до стихов со следующим началом
«Да будет зеленой трава там, где лежат мученицы!
Ушедшие на покой без покрова и гробницы…»
его голос задрожал. Глубоко вздохнув, он отдал книгу обратно Бруксу и прошептал: «Читай сам, я не могу». Спустя месяц президент читал друзьям в Белом доме всю поэму наизусть, не пропустив ни слова.
Страшное лето 1864-го подходило уже к концу, и к осени пришли хорошие вести: Шерман взял Атланту и направлялся в Джорджию. После драматичного морского сражения адмирал Фаррагут захватил Мобильский залив, тем самым усилив блокаду Мексиканского залива. Шеридан одержал блестящие и выдающиеся победы в долине Шенандоа. Ли уже боялся выйти на открытую местность, и Грант готовился к осаде Питерсберга и Ричмонда… Конец Конфедерации был близок.
Теперь генералы Линкольна побеждали, его политика была оправдана, и весь Север был воодушевлен. Так что в ноябре он был избран на второй срок. Но вместо того, чтобы считать это своим личным триумфом, он лаконично заметил: «Видимо, люди подумали, что не мудрено менять коней на переправе».
Даже после долгих четырех лет войны Линкольн не испытывал ни малейшей ненависти к южанам и часто повторял: «Не суди, да не судим будешь. Они такие, какими были бы мы на их месте». И в феврале 1865-го, когда конфедераты были уже полностью разгромлены, а до капитуляции Ли оставалось всего два месяца, Линкольн предложил, чтобы федеральное правительство заплатило южным штатам четыреста миллионов долларов в качестве компенсации за их рабов. Но, естественно, члены его кабинета были, мягко говоря, не благосклонны к такой идее, и он был вынужден снять вопрос.
Спустя месяц после выборов Линкольн выступил с речью по поводу своей второй инаугурации, про которую позднее Ирл Кьюрзон, ректор Оксфордского университета, сказал: «Чистейшее золото ораторского искусства, более того, почти божественно».
…Шагнув вперед, он поцеловал Библию, открытую с пятой части Исаии, и начал свое выступление, которое звучало как речь героя великой драмы. Карл Шурц писал: «Это было как священная поэма. Ни один правитель еще не говорил такие слова своему народу. В Америке до этого не было президента, который мог бы в глубине своего сердца найти эти слова».
Последняя часть этого выступления, по оценке вашего автора, является самой величественной и красивой речью произнесенной устами простого смертного.
«…Мы надеемся и пылко молимся, чтобы тяжелое наказание войны вскоре прошло. Однако если Богу угодно, чтобы она продолжалась, пока богатство, накопленное невольниками за двести пятьдесят лет неоплаченного труда, не исчезнет и пока каждая капля крови, выбитая кнутом, не будет отплачена другой каплей, вырубленной мечом, — как было сказано три тысячи лет назад, — то это должно еще раз свидетельствовать, что „наказания Господни праведны и справедливы“.
Без злости к кому-либо и милосердием ко всем, с непоколебимой верой в добро, как Господь учит нас видеть его, приложим же все усилия, чтобы закончить начатую работу, перевязать раны нации, позаботимся о тех, на кого легло бремя битвы, об их вдовах и сиротах, сделаем все возможное, чтобы получить и сохранить справедливый и продолжительный мир как среди нас, так и со всеми другими странами».
Спустя два месяца эту самую речь прочли в Спрингфилде, на церемонии похорон Линкольна.
26
К концу марта 1865-го в Ричмонде произошло нечто странное: миссис Джефферсон Дэвис — жена президента Конфедерации — сдала все свои вещи на продажу в салон химчистки, взяла самое необходимое и, расположившись в вагоне с упряжкой, направилась подальше на юг…
Все дело было в том, что Грант осаждал столицу Конфедерации уже целых девять месяцев. Войска Ли были измотаны и голодны. Финансовое состояние южан также было плачевным, и солдаты редко что-то получали, а если и получали, то бумажными купюрами Конфедерации, которые почти ничего не стоили: чашка кофе стоила три доллара, горстка древесины — пять, а за бочку муки требовали целую тысячу. Попытка разделения оказалась проигрышной так же, как и рабство. Ли понимал это, все его солдаты тоже: около ста тысяч из них уже дезертировали. Целые соединения бастовали и уходили в полном составе, а те, кто оставались, полагались исключительно на веру во Всевышнего, для утешения и надежды. Молитвенные встречи проводились едва ли не у каждой палатки: люди кричали, плакали, видели галлюцинации и целыми полками преклоняли колени перед каждой битвой. Но, несмотря на всю эту набожность, Ричмонд катился в пропасть.