Эпистолярные анекдоты Салтыкова отвечают одному из исконных признаков анекдота как «первичного» жанра: героями придуманных им историй являются реальные лица, курьезные же случаи, происходящие с ними, основаны не на фактическом, а на психологическом правдоподобии (В. Э. Вацуро). Иронизируя и злословя, Салтыков обыгрывает не только бытовые привычки, интересы и занятия, личные привязанности известных в свое время людей, чьи имена остались в истории русской культуры и общественной жизни, но также и те институции, с которыми ассоциируются эти имена. Его суждения о современниках и современности пристрастны, но всегда имеют под собой определенные основания. Анекдот, представляющий собой «текст в тексте», помещен в соответствующую эпистолярную раму и в каждом случае по-своему соотносится с ней, обладая, однако, свойствами изолированности и завершенности. Каждый анекдот, как правило, имеет пограничные приметы, хотя они не всегда бывают отчетливо выражены. К таким приметам относятся начальные формулы (вроде «кстати о…») и финальные пуанты (см., например, в анекдоте о Победоносцеве заключительную реплику: «А на другой день все либералы говорили: и не то еще будет, ежели доступ на высшие курсы будет для женщин затруднен»). Степень автономности анекдота от контекста различна в каждом конкретном случае. Так, письма к Боровиковскому часто строятся как серия известий об общих знакомых, своего рода отчет или сводка событий, что определяет каскадный принцип соединения – нанизывание различных историй, порой развивающих одну тему, венцом которой становится кульминационный анекдот.
Анекдоты Салтыкова, не рассчитанные на широкую публику, предполагают посвященного читателя, который без дополнительных комментариев способен понять, в чем соль, и не будет спрашивать, в каком месте надо смеяться. Такая ориентация на осведомленного реципиента, знание им актуальной исторической конкретики необходимы и для современного анекдота. Анекдоты же Салтыкова, подобно всем другим его текстам, нуждаются в комментировании, объяснении исторических реалий, положений и лиц. Современному читателю наверняка будет непонятно, почему советчиком Статуя (так Салтыков именует Николая I) оказывается именно Поль де Кок. А дело в том, что имя этого ныне почти забытого, но популярного в XIX в. французского писателя воспринималось как нарицательное обозначение фривольной литературы. Шутливая по форме «переписка» сатирически характеризует императора как представителя высшей власти: в своих политических решениях русский император пользуется советами легкомысленного француза, и само фантастическое сопряжение столь различных фигур создает комический эффект.
«Мушкетерские» письма Салтыков писал в 1875–1885 гг., в основном в те периоды, когда отсутствовала возможность непосредственного общения с близкими людьми. Обычно это было время пребывания за границей (1875–1876, 1880, 1881 гг.); постоянным и любимым адресатом его российских посланий был Боровиковский, длительно живший вне Петербурга (к нему обращено наибольшее количество «мушкетерских» писем). Анализируя датировки, можно заметить, что эпистолярные произведения появляются именно в те периоды, когда Салтыков не пишет для печати. Его писательская натура не выносила молчания. В 1876 г. он сетует на то, что не может продолжать цикл «Культурные люди», так как не хватает веселости и легкости для завершения большого замысла, но в письмах этого времени, как бы компенсируя свое публичное молчание, он создает продолжающуюся «переписку» Николая I с Поль де Коком. Или другой пример. В апреле 1884 г. были закрыты «Отечественные записки» и Салтыков прекращает писать для публики, сообщая одному из адресатов: «Пытался несколько раз и не могу» (20, с. 55). Но именно в это время он отправляет несколько «каскадных» писем Боровиковскому. Таким образом, эпистолярные произведения возникали как своего рода «параллельная», бесцензурная литература, в которой реализовалось стремление Салтыкова писать в своей любимой юмористической манере. При этом он предполагал, что его эпистолярный текст будет прочитан не только адресатом, но станет известен более широкому кругу лиц и разойдется в списках (именно благодаря этому сохранились сказки «Архиерейский насморк», «Сенаторская ревизия» и «переписка» с Поль де Коком). О том, что Салтыков стимулировал подобное тиражирование в среде своих близких знакомых, свидетельствует его фраза в письме к H. A. Некрасову: «Я сегодня послал Унковскому историю о том, как Ераков лишил целомудрия дочь нашей хозяйки. Но боюсь, что он прочтет А‹лександру› Н‹иколаевичу›, а тот, пожалуй, обидится. Прочтите это письмо Вы – наверное, улыбнетесь. Там же два письма из Поль де-Коковой переписки. Думаю, что Ераков тоже будет смеяться» (18–2, с. 279). Значительная часть эпистолярия Салтыкова, в том числе и «мушкетерского», к сожалению, утрачена: сохранилось ничтожное количество его писем к Унковскому, остальные же – более сорока! – были уничтожены.