Добрая старушка, ныне в качестве писательницы, имевшей свой час славы, совершенно забытая, пережила немногим моего отца. Она последние годы своей жизни провела на побережье Финского залива, в Петергофе, причем умерла в совершенной нищете. Болезнь ног не позволяла ей ходить, и ей не на что было приобрести колясочку, на которой ее могли бы перевозить с места на место. Узнав про это, покойная мать моя поручила мне повезти ей ту колясочку, на которой прежде возили моего отца. Я исполнил поручение и был свидетелем радости больной, когда она узнала, кто раньше пользовался колясочкой.
Я рад случаю, представившемуся мне, помянуть добрым словом хорошую женщину, талантливую писательницу, искреннего друга моего отца.
H. A. Некрасова я помню очень мало, так как он умер, когда я был совсем мал. Знаю только, и то со слов покойной матери, что мой отец, восторгаясь талантом «печальника земли русской», не очень-то его жаловал. Причиной этому было пристрастие Н. А. к игре в карты, причем у поэта игра велась азартная, к нему шел «на огонек» кто хотел, и понятно, что среди гостей встречались люди с довольно сомнительной репутацией, вследствие чего на квартире Некрасова нередко происходили очень прискорбные сцены из-за допускавшихся некоторыми из игроков нечестных приемов. Иногда дело доходило до крупных скандалов, причем в ход пускались тяжелые шандалы (подсвечники), ставившиеся на ломберные столы. Конечно, сам Н. А. в этом был совершенно ни при чем, но все же ему ставилась в вину та неразборчивость, с которой он принимал к себе всякого встречного-поперечного, незнакомого ему человека, никем порой ему даже не представленного[134].
Некрасов, всегда одетый с иголочки, в узких клетчатых брюках, коротеньком пиджачке, с галстухом, небрежно завязанным а-ля бабочка, приезжал к нам довольно часто, говорил комплименты маме, трепал меня и сестру рукой в замшевой перчатке по голове, а затем особенной, качающейся походкой отправлялся в папин кабинет, где усаживался, заложив ногу на ногу, в позу, которую он, вероятно, считал модной и грациозной, вынимал из бокового кармана пиджачка серебряный портсигар, из которого извлекал сигару, и, зажигая ее, пускался в разговор с отцом. Нас просили тогда вон из кабинета.
Когда Некрасов перед смертью сильно заболел, то мы его уже не видели.
Смерть его очень огорчила папу, который говорил, что Россия теряет большого поэта и патриота, но что смерти следовало ожидать ввиду того образа жизни, который вел Н. А. Собственно говоря, нас, детей, смерть эта не очень тронула, потому что покойный держал себя с нами слишком покровительственно, а нам это не нравилось.
Только потом, когда нам стали известны стихотворения Н. А. и когда мы поняли их смысл, – мы поняли, какого гениального, истинно русского человека потеряла с его смертью Россия.
Несчастная страсть Некрасова к карточной игре дала повод моему отцу и троим его знакомым помянуть поэта во время его похорон довольно оригинальным образом.
Некрасов жил в Петербурге в доме Краевского (издателя «Голоса») на углу Литейного проспекта и Бассейной улицы, а наша квартира находилась оттуда в близком расстоянии – на Литейном же в доме Красовской, впоследствии вышедшей замуж за известного в столице окулиста Скребицкого. Похоронен был Н. А. на кладбище Новодевичьего монастыря. Следовательно, похоронная процессия должна была проследовать мимо окон нашей квартиры.
И вот мы всей семьей, за исключением отца, отправившегося отдать последний долг своему бывшему редактору, собрались у окон, выходивших на улицу. Скоро перед нашими глазами начала развертываться громадная процессия людей всех слоев общества, искренно оплакивавших того, который, несмотря на свои неуравновешенные нравственные качества, никому из широкой публики не известные, весь свой поэтический великий талант отдал на служение массе униженных и обиженных[135], требуя для них тех же прав, которыми обладала лишь небольшая кучка привилегированных лиц. Похороны были действительно величественны. Гроб несли на руках, толпа заполнила всю ширину проспекта, сотни голосов пели покойному «вечную память».
За катафалком ехал ряд карет. Из одной из них вдруг высунулся папа и, показав нам игральную карту, скрылся в окошечке экипажа.
Когда отец приехал домой, то мама спросила его, что значил этот его жест, на что он ответил, что, едучи на кладбище, он и его компаньоны по карете засели за партию в винт, будучи уверенными, что душа Некрасова должна была радоваться, видя, что его поминают тем же образом, каким он любил проводить большую часть своей жизни[136].
134
Говоря о страсти Некрасова к карточной игре, К. Салтыков излагает, скорее, распространенные слухи о поэте, нежели свои воспоминания.
135
Цитата из одной из песен, связанных с образом Гриши Добросклонова в поэме «Кому на Руси жить хорошо»: «Иди к униженным, / Иди к обиженным – / И будь им друг!» (