Надо сказать, что по первоначалу Унковский и Лихачев были, несмотря на разность характеров, большими друзьями и с удовольствием встречались у моего отца, который их одинаково любил и с которыми (в то время, конечно, когда болезнь еще не сделала его совершенно нелюдимым) ему всегда было приятно проводить время в дружеской беседе, узнавая от А. М. судейские новости, а от В. И. вообще столичные новости. Но в один непрекрасный день между А. М. и В. И. пробежала черная кошка. О причинах разлада тут упоминать не буду, но должен констатировать тот факт, что разлад этот был нешуточный. Из друзей оба названных лица вдруг превратились во врагов. Унковский ничего не желал слушать о Лихачеве, а Лихачев открещивался от Унковского. Те дружеские беседы, о которых я упоминал выше, прекратились сами собой к великому огорчению моих отца и матери, которая тоже очень любила видеть около себя супруг поссорившихся прежних друзей, также принявших сторону своих мужей и, как говорится, раззнакомившихся. Оба поссорившиеся стали бывать у нас в одиночку, жаловаться отцу друг на друга, чем ему больше докучали, чем доставляли удовольствия своими визитами. Подобное положение вещей продолжалось довольно продолжительное время, года, насколько помню, с два[148]. Мой отец поставил себе целью их примирить, для чего, воспользовавшись их пребыванием за границей, выписал их к себе в Кларан (Clarens) в Швейцарии, где временно проживал в гостинице Roy. Унковский и Лихачев приехали туда, не предполагая встретиться, были неприятно поражены подготовленным им сюрпризом, но, чтобы не доставить огорчения отцу, изъявили желание помириться. Из этого получился, однако, один лишь худой мир[149]. Помирились же они окончательно несколько лет спустя – у одра смерти папы, где они неизбежно должны были столкнуться.
Сергей Петрович Боткин
О С. П. Боткине скажу, что этот знаменитый врач своими непрестанными заботами много содействовал продлению жизни моего отца и, таким образом, способствовал тому, что российская литературная сокровищница обогатилась таким прекрасным чисто беллетристическим произведением, каким является «Пошехонская старина», автобиография моего отца[150], произведением, в котором, как в зеркале, отражается жизнь прошлого, отжившего века, бесправия народных масс. В этом Боткину много способствовали его талантливые ассистенты, доктора Н. И. Соколов[151] и Васильев, имя и отчество которого я, к сожалению, забыл[152]. Этот Васильев, между прочим, был у нас на квартире в то время, когда моего отца хватил удар, роковой для его жизни. Васильев застал отца по обыкновению в его кабинете, откуда он за последнее время никуда не выходил, за письменной работой – началом задуманного, несмотря на невыносимые физические страдания, труда «Забытые слова». Осмотрев больного, врач, распростившись с ним, вышел из кабинета, но едва прошел он часть небольшой гостиной по направлению к передней, как из кабинета раздался зов: «Доктор… доктор…» Васильев вернулся в только что им покинутую комнату и уже застал моего отца в беспомощном состоянии: у него отнялась вся правая часть тела и онемел язык. Смерть последовала через 24 часа[153]. Но о ней я расскажу ниже.
Без С. П. и его ассистентов папа, можно сказать, за последнее время не мог прожить дня. Чтобы быть ближе к Боткину, он даже на одно лето нанял дачу в Финляндии, недалеко от станции Мустамяки Финляндской железной дороги, в имении начальницы известной в то время петербургской женской гимназии, в которой училась моя сестра, княгини Оболенской, находившемся вблизи имения врача[154]. Эту дачу, а также жизнь в ней мой отец описал в «Мелочах жизни». Каждый прочитавший это произведение поймет, какие лишения он претерпел, в каких неблагоприятных условиях он прожил то лето единственно для того, чтобы быть поблизости от того лица, которому он больше всего как врачу доверял. Правда, сама владелица имения и ее зять художник Волков, с которым я почти целыми днями ловил рыбу в громадном озере, находившемся около самой нашей дачи, старались как можно больше скрасить жизнь знаменитому своему нанимателю, но все неудобства, испытанные там отцом, отнюдь не принесли пользы его здоровью. Да и несмотря на то, что у нас были свои лошади и хорошая, удобная городская коляска, с Боткиным приходилось мало видеться, так как он почти все лето провел в Петербурге, где у него было немало пациентов. Между прочим, меня лично Боткин спас от смерти. Дело в том, что, обучаясь в петербургской гимназии Я. Г. Гуревича, откуда меня отец затем перевел в Александровский (Пушкинский) лицей, где он задолго до того сам окончил курс наук, я в один непрекрасный для меня день заболел. Позванный наш обычный врач по детским болезням A. A. Руссов[155] констатировал у меня, кажется, воспаление легких. Между тем я заболел на самом деле скарлатиной. Отец, не подозревая этого обстоятельства, все же очень волновался, забросил работу и целые дни проводил около меня. В то время Боткин был за границей, откуда возвратился дня через два после того, как я заболел. Проезжая мимо нас, он, не доезжая к себе, вздумал навестить отца, от которого и узнал, что я болен. Он-то и диагностировал у меня скарлатину[156]. Можно себе представить ужас моего отца, который немедленно отправил мою сестру в семью нашего соседа кн. Абашидзе[157]. Во все время моей болезни, которую лечил сам С. П., папа не мог работать, страшно волновался и только тогда вернулся к своим обычным занятиям, когда я наконец был объявлен вне опасности.
148
Эта история произошла в 1885 г. и глухо упоминается и в мемуарах Л. Ф. Пантелеева (М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников. Т. 2. С. 319). Как пишет С. А. Макашин, «непосредственным поводом для громкого общественного скандала» послужило то, что в 1884 г. «при подаче просьбы о получении кредита в Петербургском городском кредитном обществе, где Лихачев был членом ревизионной комиссии, он не указал, что одним из источников его доходов является доставшееся ему в наследство здание на Екатерининском канале, в котором помещался публичный дом» (
В результате в ближайшем окружении Салтыкова 15 декабря 1885 г. произошло частное разбирательство, в ходе которого общественным обвинителем выступил Унковский, но Салтыков отказался принимать в нем участие.
Во второй половине года обострились отношения Лихачева и с С. П. Боткиным. Сообщая об этом H. A. Белоголовому, Салтыков писал 1 сентября: «Что же касается до меня лично, то я ничего не порываю, но думаю, что отношения наши с Вл‹адимиром› Ив‹ановичем› установятся сами собою, природой вещей» (20, с. 218). Так и произошло.
149
Салтыков провел в Кларане неделю в августе 1883 г. В это время в Кларан действительно приезжал В. И. Лихачев (19–2, с. 222). Но о поездках A. M. Унковского за границу в 1883 г. ничего не известно. Очевидно, что разного рода недоразумения могли возникать и в 1884 г., и ранее, поэтому такое несовпадение дат не может дезавуировать показания K. M. Салтыкова.
152
Васильев Николай Васильевич (1852–1891), врач, с 1885 г. приват-доцент терапевтической клиники.
153
См. об этом в воспоминаниях Т. А. Метисовой, сиделки Салтыкова: «В среду 26 апреля с больным случился мозговой удар. С утра он был в повышенном нервном состоянии, сильно волновался по делам издания собрания своих сочинений и, как всегда, что-то писал. В 3 часа должен был приехать д-р Васильев, но опоздал на четверть часа. Это дало повод к волнению и беспокойству больного». Салтыков падает со стула, а в это время в комнату входит Н. В. Васильев. «Салтыкова посадили на диван, ему сделалось дурно… Стали приводить его в чувство. Через некоторое время это удалось, но он потерял дар слова. Слабым движением руки больной указывал на письменный стол. Его подвели туда, дали в руки перо, но писать он уже не был в состоянии. Переложили в левую руку, но и та уже не работала. Мих. Евгр. знаком попросил, чтобы его подвели к образу. Его подвели к дивану, и он все время с ужасом на лице продолжал указывать на правый угол комнаты. Присутствующие ничего там не видели. Так непонятным и остался этот последний жест. Больного положили на диван, и он потерял сознание. Весь день в четверг он не приходил в себя, а в пятницу 28 апреля его не стало» (цит. по:
154
Летом 1886 г. Салтыков снимал дачу у Елизаветы Андреевны Волковой, дочери княгини Александры Алексеевны Оболенской, на почтовой станции Новая Кирка в Финляндии. См.: М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников. Т. 2. Мустамяки – ныне пос. Горьковское (после 1948 г.).
156
Болезнь K. M. Салтыкова пришлась на январь 1886 г.: см. письма Салтыкова к H. A. Белоголовому от 19 января, Г. З. Елисееву от 5 февраля (20, с. 130, 136 и др.). С. П. Боткин в это время за границей не был, именно он и диагностировал скарлатину.
157
Лиза на период карантина во время болезни Константина была отдана в семью хозяев дома М. С. и А. И. Скребицких (20, с. 136).