Тематика эта была тогда совершенно новой, и не только для Аграновича. Вещь всё-таки очень специфическая… Это сейчас пошло бесконечное: следователи, преступники… Полный кошмар — смотреть на это невозможно. И не потому, что я смотрю на это определённым образом — с позиций профессионала. Иной раз смотришь и думаешь: «Господи, ну зачем же вы это так переиначили?» Ведь если сделать так, как есть на самом деле, будет гораздо интереснее! Полный кошмар давнего лозунга: «Каждый может быть врачом, педагогом и юристом!» А что тут такого, вроде бы? И все придумывают бог весть какую ахинею…
Со следователем, ведшим иркутское расследование, Леонид Данилович общался мало. В основном, он читал само уголовное дело. Но можно взять любое уголовное дело, полистать, почитать и — ничего там не увидеть, потому что самое интересное лежит вне протоколов допросов. Можно три-четыре часа разговаривать с человеком обо всём на белом свете, добиться того, чего ты хочешь, какими-то неведомыми путями (никто не знает, как это происходит), а в протоколе допроса будет записано шесть фраз: «Да, это действительно было так-то», «Да, я действительно сделал то-то». И всё.
Но самое-то интересное — то, что и может быть предметом искусства, — остаётся за пределами этого сухого документа. Очень редко следователи пишут красочные протоколы — с деталями и подробностями…
Но то, что творится на экранах сейчас… Если бы это хоть было достоверно, если бы это вызывало доверие! Чёрт с ним тогда со всем остальным! И ведь часто авторы этого бреда — профессионалы… По-моему, лишь братья Вайнеры достойно соблюдают какой-то баланс соотношения достоверности и требований художественного произведения.
…Впоследствии мы с Олегом Далем встречались очень мало. Последняя личная встреча с ним у меня была ещё в старом «Современнике», когда Ефремов поставил там спектакль для двоих актёров — «Вкус черешни». Это был конец 1969 года. Тогда снималась картина «Свой», где Олег Николаевич был в одной из главных ролей, и после одной из съёмок мы приехали с «Мосфильма» поздно вечером — часов в десять — на прогон этой пьесы перед премьерой. И я увидел Олега в театре совершенно пьяным. Потом, в буфете, прямо на моих глазах, он добавил ещё стакан коньяку, и я недоумевал: как он выйдет на сцену, как он что-то сможет сказать и сделать?.. Но он сделал всё очень здорово. Это было просто здорово!!! Я был поражён. Он был действительно пьян до такой степени, что, вероятно, просто не узнал меня, когда я к нему подошёл… А, опрокинув стакан в буфете, он, как выяснилось, пришёл в себя и сыграл великолепно!
…По мне, Олег Даль — вообще очень крупный и тонкий актёр. Поэтому его органика, например, мне представляется одним из элементов его актёрского дарования. А как же может быть иначе: крупный актёр — и неорганичен? Это противоестественно. А вот насколько он типажно соответствовал для картины… На эту роль пробовались ещё какие-то молодые люди — уже не помню, кто именно… Олег же мне представляется таким: у него изначально, внутренне заложен положительный заряд, положительное обаяние, но ведь он может быть и отвратительным. Он мог быть отвратительным… Мне кажется, что его человеческая индивидуальность позволяла такое. В такие минуты он вызывал неприязнь. И это относится, наверное, не только к его актёрским возможностям. Думаю, что где-то глубоко внутри у него это было. Но так ли было в действительности?..
Москва, 10 апреля 1990 г.
Иветта Киселёва
За пределом возможного
Первое впечатление об Олеге, с которым я познакомилась на съёмках картины «Человек, который сомневается», было такое: очень привлекательный актёрски, обаятельный молодой человек. Он только что был принят в театр «Современник» — лучший театр того времени, и он был впервые приглашён в кино на главную роль, где весь фильм о нём, о его герое. Он только входил в искусство, и эти два события были счастливейшим моментом в его жизни.
В нём не было того «развяза», который свойственен нынешним молодым людям, но не было и робости «птенчика». Он был лёгким партнёром. Его выделяли ранний профессионализм, эмоциональность. Обаяние Олега было настолько сильным, что вокруг него всегда и везде складывалась любовная атмосфера. Звали его все — Далёнок.