В кадре мы с Олегом почти не встречались. Была одна сцена, где я сидела, писала протокол допроса и ничего не говорила. Отношения у нас с ним остались какие-то хорошие, даже не понимаю и не помню почему, но — действительно очень хорошие. Хотя он никого не пускал в свой мир. И мы с ним общались очень мало.
Хочу рассказать о другой встрече, которая осталась у меня в памяти на всю жизнь. После выхода этого фильма, на «зимние каникулы» 1964 года (есть у артистов три-четыре таких дня, после сказок и «ёлок»), я поехала в Рузу, в недавно открывшийся Дом отдыха. Конечно, там кто ходил на лыжах, кто гулял, но в основном молодые артисты очень сильно пили. Там была такая комната, по-моему, «Уголёк» она называлась… или «Комелёк». И вот в ней все артисты собирались с двенадцати — часу дня и начинали очень сильно «поддавать».
Не помню, ходила ли я на лыжах, но в один из дней я заглянула туда где-то в два часа дня. Уже собралась компания, уже был дым. Помню, сидел там Валя Никулин и стоял Олег Даль. Валя играл, а Олег пел. У меня больше никогда в жизни не было такого впечатления! Это было что-то фантастическое… Пела эта комната, пел этот Дом отдыха, и оба они с Валей взлетали куда-то ввысь, и музыка, и голос неслись, как в небо, а Олег стоял, словно принц… Я могу говорить сколько угодно восторженных слов, но, понимаете, Даль действительно пел. У него были силы, у него был красивый голос — это было так красиво и потрясающе, что я села и больше не выходила, и просидела там весь вечер, а они потом уже пели вдвоём.
Может быть, всё так потому, что была молодость?.. Потом я слышала много и многих. Вот только с «Битлз», разве что, можно их было сравнить, но то, как пел Олег, было лучше «битлов». И так как я очень люблю талантливых людей, я тогда подошла к нему и сказала, что это было грандиозно, потрясающе, что я в жизни ничего подобного не слышала! Он узнал меня, поскольку мы снимались вместе и уже были знакомы. Видимо, я сказала ему слова, которые шли у меня от сердца и души, и после этого вечера мы с ним стали как будто духовно близкими людьми. И сколько бы мы потом ни встречались, мы были, вроде как, близко знакомые. Вот такое было ощущение…
Потом я много раз слышала Валю Никулина одного — это всё было другое… У Олега было такое тягучее пение, которое возможно только при молодом голосе. Я не знаю стихов, которые он писал, я не знала, что он вёл дневник, но зато я знаю и видела, как он пел.
Вскоре был отъезд из Рузы. Ехали мы не в электричке, а в каком-то всеми набитом автобусе, припёртые с Олегом к задней стенке. У него были какие-то нелады в личной жизни, он страдал, переживал. Была история, которую мы все знали. Он мне ничего не говорил по этому поводу, но был в каком-то угнетённом состоянии, я это почувствовала. И я ему говорила: «Олег, не обращай внимания. Прости всё и иди дальше». Мы ехали, и он меня всё время слушал. Вот это была ещё одна из наших встреч.
Помню, он начал играть на сцене, когда «Современник» только недавно образовался и пошла первая когорта: Евстигнеев, Табаков, Кваша… А Олег пришёл туда позже лет на десять, но сразу встал в один ряд с ними по мастерству. Они его всерьёз не воспринимали, я это помню, вроде как снисходительно к нему относились, а он моментально заблистал. Это было так здорово! Они всё хотели показать, что, мол, они выше, старше, что они — основатели, а он — никто. А у меня было такое ощущение, что он не выносил вот этого снисходительного тона, и он ушёл потом от них… Он не был «никем и ничем»! Он сразу вошёл в «обойму первых» «Современника».
Хотя он и закончил театральную школу, он — актёр вне школы. Он был настолько прекрасен, что мог бы окончить Щукинское, Щепкинское, ГИТИС, ВГИК — что угодно, он сам себе создал школу. Он был настолько талантлив, аристократичен, тонок и потрясающ, как актёр, что ему вообще никакая школа и не нужна была. Он, конечно, выше, чем кто-либо из его поколения.
Знаете, у меня есть ещё одно мнение об этом поколении. Те артисты, которым сейчас было бы пятьдесят, — Высоцкий, Даль; учившийся со мной и умерший в тридцать пять лет Вадик Бероев — это поколение абсолютно ненужных красивых мужчин. Вот, совсем недавно я хоронила своего сокурсника Володю Толкунова. Он был красавец-мужчина, эмоционален, возбудим по-актёрски, талантище невозможный: пел, танцевал, играл, прекрасно смотрелся на сцене. Это был Мужчина. Настоящий «герой-любовник», но жизнь так сложилась, что он оказался ненужным. Наше поколение… мы все невостребованные, но они — это поколение МУЖЧИН, которые не могли найти себя здесь, так как наше «советское общество» никогда не исповедовало вовне, ни «кто такой мужчина», ни «кто такая женщина», ни отношений между ними. В силу существовавшей тогда «морали» мы вроде как бесполыми существами были. И вот когда артист достигал очень высокого звучания, задействуя всего себя, он всегда оказывался… ненужным.