— Нам интересно и в академии с каждым годом все скучнее. Тут ничего почти не происходит, все развлечения — это спорт и девчонок позажимать, — засмеялся Осфальд, — Тут все очень строго, дисциплина на первом месте. А ты как глоток свежего воздуха. И ещё ты не похожа на наших девочек.
В большой столовой стояли овальные столы, на человек десять, не больше, а может и меньше, с учётом того какие некоторые оборотни огромные. Сейчас тут находились все будущие боевики и дознаватели, они тоже тренируются с утра. Боевики в черных кожаных штанах и куртках, дознаватели же в похожей форме, тоже в обтяг, но серой и уже не коже.
Боевики после обучения были кем-то вроде ГБР и ОМОНА. Так же отправлялись патрулировать границы и сражались во время прорывов материи, из которой появлялись темные чудовища, типа чертей. Они пожирали все на своем пути, после них оставалась безжизненная пустыня вместо лесов. От живых существ тоже не оставалось ничего.
— А где девушки? — удивилась я, чем вызвала взрыв смеха, не только у моих спутников, но и у ближайших парней.
— Ты как себе это представляешь? Девушку боевика, которая потом отправится в горячие точки воевать с чертями? Или девушку, которая расследует убийство? Так и представил леди ищущую улики рядом с расчлененный трупом, — продолжал веселится Маркус. Даже Рич улыбнулся, видимо в раздевалке был максимум, что он может сказать, оказалось он довольно таки молчалив и скуп на эмоции. Назвала бы сухарем, но у него оказались самые добрые глаза из четверки.
М-да, такими темпами хохот перейдет в истерику.
— И что тут странного? В вашем мире придерживаются того, что женщина должна заниматься только домом? Зачем же они тогда учатся? — во мне поднималось возмущение, никогда не любила такого пренебрежения к женщинам.
— Почему только домом? Девушки учатся целительству, зельеварению, некоторые управлению фермами, скотоводство, земледелие. Много чем девушки занимаются. А на кого учишься ты в своем мире или ты только собралась учится? Сколько тебе лет? — завалили меня вопросами. Мы уже стояли на раздаче и я обратила внимание, что в столовой стало тише, чем когда мы только вошли. Подслушивают, значит. У многих очень хороший слух, могут слышать за километры, а маги могут применять заклинания хорошего слуха. Спасибо, профессор, все таки ты не зря болтал.
Конечно, все зависит от поведения самих девушек, но я не поверю, что все поголовно хотят лечить и выращивать травку. Ничего против лекарей, фермеров, животноводов и прочих я не имею против, они очень важны, но именно из-за таких нежных дам всех сбрасывают со счетов и таким как я, не дают даже возможности попробовать. Видимо, придется с боем прорываться на факультет боевиков или дознавателей.
Злость во мне все закипала, она ощущалась как красный шар в солнечном сплетении, пальцы покалывало и они подрагивали. Плохо, очень плохо, я долго училась контролировать свои эмоции. Даже не заметила как сильно сжала челюсть, пока зубы не начали ныть.
Вдох, выдох…
Вдох, выдох…
— Мне двадцать три года, я закончила университет, можно сказать академию, углубленно изучала законы своей страны, хотела стать адвокатом, защищать невиновных в суде или, наоборот, сажать в тюрьму виновных. Но передумала и пошла работать в полицию, по вашему дознаватели.
В столовой стало тихо так, что муха пролетит — услышишь. Видимо разрыв шаблонов. Да, понимаю, мне тоже странно, что здоровые лбы считаются несовершеннолетними и за них решают родители, и сделать ты с этим ничего не можешь. Видимо совершеннолетие наступает так поздно, что бы показывать своим чадам куда идти учится. Понятно, что живут они долго, даже очень долго, но все равно для человека, полностью самостоятельного, это немного дико.
Злость, вместе со словами, начала уходить, но медленно, поэтому остановится я ещё не могла.
— У нас в восемнадцать лет уже наступает совершеннолетие. Если нарушить закон — будешь отвечать как взрослый. Если решишь уйти из дома — тебя никто не держит. Работа — пожалуйста. В вашем возрасте, я так поняла вам лет по двадцать семь — двадцать восемь, уже у многих свое жилье, семья и дети. И всему есть причина, одна и очень важная — живут люди в среднем семьдесят — восемьдесят лет. Многие к восьмидесяти годам уже нянчится не только со своими внуками, но и правнуками, иногда даже и праправнуками.
Тишину можно было резать ножиком, даже работники столовой стояли как вкопанные. Да, загрузила я ребят, может зря? Но ведь как поставишь себя, так к тебе и будут относится. Я серьезный, взрослый человек, я не девочка, к которой можно будет относится с таким же пренебрежением, как к другим.
— Кто-нибудь из девушек пытались поступить на факультеты боевиков или дознавателей? — спросила я у «своей» четверки.
— Пытались, — кивнул серьезно блондинчик.
— И?
— Их не стали даже рассматривать в претенденты. Сразу развернули и отправили на другие факультеты. А в основном решают родители. Мало с кем советуются, за время нашего обучения только две девушки хотели поступить к дознавателям.
Не стали рассматривать. Решают родители. Интересно, какой бы в нашем мире век это был? Средневековье это точно. Хотя, кое где они даже продвинуты, перьевых ручек нет, они похожи на наши. Водопровод и канализация тоже есть. Да и одежда не из средневековья.
Возмущение все так и кипело во мне, но уже не злость. Но аппетит пропал, даже такую вкусно пахнущую еду не хотелось. Омлет с беконом и свежими овощами, овсяная каша с ягодами, румяные булки, тосты с джемом и компот. И это все для одного.
— Подскажите к кому обратиться по поводу поступления? К ректору, сразу предупреждаю, не хочу, — чуть плечами не передёрнула, как вспомнила его взгляд, злость снова медленно и верно начала подниматься, — Да и одежду надо другую найти, надо было хоть куртку захватить из комнаты…
— Зачем тебе поступление? — удивился Рендед.
— Вчера ректор сказал, что я остаюсь тут учится пока не решат как вернуть меня обратно, — вздохнула я. Не хочется, но надо. Было бы проще, если мне без проблем разрешили поступить на интересующий меня факультет. Но просто не будет, надо брать себя в руки, а то расклеилась. Не очень хорошее чувство безысходности подкатывало комом к горлу.
Опять!
Как вчера, как будто теплые пальцы гладят меня по рукам. За мной опять следят. Не так как все, по другому.
«Смотрят!».
Подтвердил внутренний голос, а его я привыкла слушать. Особенно когда к голосу добавляются мурашки. Горло схватило спазмом, появилась паника. Кожу как будто щекочут, а в груди тепло, но это не то тепло, что приятно, а как будто в глотку заливают лаву. Как будто тот, кто смотрит не доволен тем, что видит.
— Аня, что с тобой? — сквозь вату слышу чей-то голос.
Взгляд, до этого расфокусированный, начал приобретать четкость. Я увидела обеспокоенные лица четверки. Опустила взгляд на руки, а пальцы так и ходят ходуном. Убрала испарину со лба и хриплым голосом ответила:
— Мне надо умыться. Наверно, акклиматизация, — соврала и не покраснела. Не говорить же, что кто-то отслеживает меня.
На этом и закончился завтрак, я умылась в ближайшей уборной к столовой и мы двинулись во двор. Свежий воздух окончательно привел меня в чувства, я снова владела своим телом и эмоциями. Как всегда спокойна и собрана.
Ребята решили, что лучше отправится с секретарю ректора, там и узнаем, что мне делать, а я просто решила доверится.
Секретарь, молодая девушка с красными глазами и клыками, встретила нас с раздражением. На меня поглядывала с голодом, точнее на мою шею. Мы прервали ее завтрак, вот и бесится. Но она ничего не сказала по этому поводу и объяснила, что будет дальше.
Для поступления мне нужно пройти комиссию, где я скажу свои пожелания, куда пойду учится, положу руку на камешек и если он загорится, я поступила. Если нет, значит у меня нет тех качеств, которые требуются для той или иной профессии. Чем ярче горит, тем сильнее я в том деле, которое выбрала.