– И он…
– Жив, – добавил Хартли, расплываясь в победной улыбке. – Не знаю как, но этот засранец выжил!
– Невероятно… – протянул Кастор.
Мастерская потонула в крике, переполненном радостью и надеждой. Люди, находясь в притык друг к другу, умудрялись радостно прыгать на затекших, обниматься онемевшими руками и голосить во все горло. Некоторые поочередно вываливались наружу, чтобы в комнате стало чуть посвободнее. Но общее ликование не останавливалось – оно растекалось по цехам, коридорам и залам. Радость, как и горе, имеет заразительный эффект.
Айли, тем временем, наклонилась к брату и громко, стараясь перекричать удаляющийся гам, спросила.
– Кто это был, Питер?
– Это? – зрачки мальчика ошалело бегали из стороны в сторону, казалось на него только что вылили ушат ледяной воды. – Это Александр Корвин.
Глаза Айли удивленно расширились – она слышала много историй о Корвине от отца и брат. Для отца он был хорошим другом – смелым и необычайно умным, для брата страшим товарищем, для ее мира рассказов и баек времен Титлина он стал практически иконой. Мертвой иконой. Иконой, которая теперь, как птица Феникс, возродилась из пепла, и заявила о себе, дав отпор всему, что Айли так горячо ненавидела.
– И он зол, – добавил Питер. – Очень зол.
135.
Корвин с трудом сполз с дырявой поломанной тахты. Он так сильно устал, что заснул прямо в экзоскелете. Теперь все тело болело и зудело. Он расстегнул молнию и подставил грудь прохладным потокам апрельского ветерка. Опираясь о хлипкую обшарпанную стену маленького домика, который доживал свои последние годы, месяцы, а то и дни, он вылез из недр липнущего к коже экзоскелета. Майку можно было выжимать: будто Корвин только что вылез из бани. Он потянулся. Позвонки жалобно затрещали, давая понять, что еще одной такой ночки они не потерпят.
Он подошел к окну, больше похожему на панорамную дыру в стене частично проделанную строителями и задумкой архитектора, частично боевыми действиями. Открывался удручающий вид на полупустынный разрушенный Гильзеркирхен. Узкие улочки были завалены мусором, разбитой мебелью, бытовой техникой, кусками стен, камнями и кирпичной крошкой. Изредка доносился неуверенный собачий лай или скулеж. Место было совершенно безлюдно. Никто не хотел соваться в раздробленный бомбардировками квартал, за исключением редких мародеров, которые все ценное растащили в первые три недели.
– Долго я спал?
– Почти двадцать часов, – отозвался Титлин. Он стоял около Корвина и также глядел на разруху. – Эту инъекцию ты перенес намного проще, чем предыдущую. Вначале тебя вывернуло, но раз ты до сих пор жив, на станции все прошло, как нельзя, лучше.
– Чай помог. Но я смертельно устал.
– Не удивительно. Ты несколько часов был другим человеком.
– Мне хватило.
– План, насколько я могу судить, сработал.
– Думаю, да.
– Интересно…
Тон Титлина звучал отстраненно, однако Корвин уловил какую-то иронию в словах пришельца.
– Ты был не уверен в плане?
– Очень многое зависело от твоих ненадежных расчетов и импровизации. Я думаю, у тебя было не больше пятидесяти процентов.
– Не поздновато ли ты мне об этом говоришь?
Титлин чуть заметно качнул головой. А оранжевые глаза чуть посветлели от утреннего солнечного света.
– Ты не был настроен меня слушать, – прозвучал его голос в голове Корвина. – Ты бы сделал то, что сделал, даже если бы я был категорически против. Мне не стоило расшатывать твою уверенность. Нервы могли бы не выдержать.
Корвин, молча, наблюдал за Титлином. Пришелец бесстрастно сложил руки на впалой груди – этому жесту он научился у Корвина. Ему показалось это прагматичным и удобным. Только сейчас он понял, что пришелец перенимал не только некоторые нужные привычки. Он изучал. Изучал самого Корвина, его физиологию, его мышление, его психологию. И изучал весьма успешно.
– Но ведь сработало, – наконец, ответил он.
– Второй раз не хочешь попробовать?
Корвин удивленно посмотрел на Титлина.
– Это была шутка?
– Возможно, – уклончиво ответил пришелец.
– А ты обживаешься.
– Можно и так сказать.
Они стояли и смотрели в окно, там наступал новый день. Было начало апреля, снега отступали, а природа возрождалась, раскрываясь во всей своей красе, на фоне разбитого города. Сквозь руины «последних Богов» пробивалась новая жизнь. Она не просыпалась от долгого сна и уж точно не перерождалась. Она восставала, как восстает надежда, поднимается справедливость. Корвин очень надеялся, что восставала не только природа.
– Оно того стоило? – вдруг спросил Титлин.