– Подполье сливает информацию, Титлин, – Корвин плюхнулся в старое рваное кресло, которое тут же заскулило, как раненый зверек. – Все, как ты и говорил.
Титлин, все это время прятавшийся в тени между шкафов, сделал несколько шагов вперед и уселся на мерзостный бежевый столярный стул, придвинутый к столику с фрезами. Скорее всего, он сидел на нем и до того, как сюда пришел Корвин. Но предостережения заставили его хотя бы попробовать спрятаться и погасить свет. Вообще он довольно неплохо мог видеть в темноте, и свет был ему без особой надобности. Но пришельцу нравилось свечение, оно его как будто грело. Днем он старался не показываться снаружи, хотя солнце его и тянуло, а ночью часами мог любоваться луной.
– Какую именно информацию?
Голос прозвучал совершенно без каких-либо интонации и эмоций. Мимика у пришельца тоже совершенно не действовала: рот открывался и закрывался, когда он ел, веки открывались и закрывались, чтобы очистить оболочку глаза, единственная ноздря иногда чуть слышно посапывала, но в целом мимика оставалась неподвижной. У него даже морщин не было. К этому Корвин сумел привыкнуть со временем. В любом случае около года другого собеседника у него просто не было. Но Корвина коробила жестикуляция пришельца: он яростно размахивал руками и его эмоции передавались с движениями, вразрез с его голосом и мимикой. Такой контраст поражал и иногда вводил в ступор.
– Некто выкачивает ресурсы из Земли, наша верхушка их прикрывает и помогает, видимо, не желая идти на конфронтации. Мы сами отдаем им все, что у нас есть, потому что не желаем отстаивать, предпочитая закрывать глаза. Политиканы хотят жить, а не воевать с теми, кто уже доказал свою мощь, и поэтому ведут информационную войну против подполья, которое раньше пыталось вывести их на чистую воду и начать восстание, а сейчас попросту старается выжить, продавая информацию и различное барахло. А человечество в целом по-овечьи ведется на ту лапшу, что им вешают на уши.
– Это было и так известно.
– Тебе, Титлин. Тебе, но никак не нам… – вздохнул Корвин. – Многие, находясь на грани нервного срыва, по уши в дерьме, до сих пор боготворят их. Гостей с задворок космоса, которые спасли их от чумы, существование которой приписывают нам. Те, кто задают слишком много вопросов, исчезают или уходят в подполье, где бездействуют, но очищают свою совесть тем, что вроде как они встали по другую сторону хлипких баррикад. А остальным удобно верить, что навязываемая ЮКД сказка есть святая истина. Им проще и безопасней верить, что пришельцы, которых они даже не видели, хотят им помочь, а кризис и чума – дело рук террористов. Таких же людей, как и они сами.
Пришелец приложил длинный тонкий палец к месту, где у человека находится висок.
Корвин временами выбегал в мелкие города разжиться едой и информацией. Иногда ему удавалось сдружиться с редким подпольем – толпой местных партизан, которым не шибко нравился установившийся режим. Однако по-настоящему действовать никто не хотел или не мог. Большинство из них были против тирании ЮКД, но находились и те, кто смотрел шире и подозревал во всех бедах инопланетян. В общем-то, именно поэтому Корвин никому не показывал Титлина и не рассказывал о своем «друге» с другого конца Вселенной. У них было собственное подполье.
– Обнародуй информацию, – вдруг протянул Титлин. – Поставь людей перед прямым выбором. Пусть они снимут шоры и, наконец-то, взглянут на ситуацию под правильным углом.
– Ее быстро перекроют… – вздохнул Корвин. – К тому же я не смогу донести ее до всех. А через узкие каналы ее усвоит только подполье и те, кто после просветления окажутся в земле, а это… увы, меньшинство. Знаешь, если бы…
Вдруг он остановился на полуслове, его голову поразила простая и в тоже время невероятная мысль. Его глаза загорелись, а мозг начал усиленно цепляться за эту мысль и развивать ее.
– Есть идея, – произнес Корвин, даже не глядя на пришельца. – Трудная. Тяжелая. Я бы даже сказал нереальная. Практически невыполнимая и опасная. Да, определенно опасная… Надеюсь, у тебя найдется пару тузов в рукаве?
118.
– Почему Гельзенкирхен? – Титлин, казалось, выражал озабоченность и удивление одновременно – он неловко развел руками в стороны.
Перед ними на разбитом журнальном столике, который, вероятно, раньше жил в каком-нибудь салоне красоты и размещал на себе кипы журналов моды, лежал школьный атлас с политической картой Европы. Контуры стран практически выцвели, сливаясь в одно большое месиво посреди мирового океана. Символично, ведь мир, по сути, и стал одним целым без границ и законов. Вся карта была испещрена жирными красными точками, некоторые из которых растеклись или смазались. Эти точки символизировали европейские станции военного назначения. Корвин уверенно назвал станцию «Гельзенкирхен» еще до того, как они расправили атлас.