— Хочешь закурить?
Коскела вздрогнул и открыл глаза. Почему Хиетанен — вот он стоит с пачкой сигарет в руке — такой черный?
Мяяття смотрел на него с удивлением: Коскела расширившимися глазами в упор уставился на него, словно не понимая, что это он, Мяяття, предлагает ему закурить. Наконец Коскела взял сигарету и сказал:
— Да… да. Спасибо. Я, похоже, вздремнул.
— Я это заметил. Вон там опять гудит мотор. Покоя не дают никакого!
— Точно.
Мяяття присел закурить, и Коскела снова прислонился к стволу. Его мучил только что привидевшийся сон. Почему он принял Мяяттю за Хиетанена? Он был смущен и сбит с толку. Его грызло беспокойство, и он не мог установить его причину.
«Как долго мне здесь еще прыгать?»
А откуда эта внезапная мысль? Вообще он не допускал в сознание ничего подобного. Затем вспомнил, о чем подумал, когда в последний раз видел Карилуото живым: этот человек сегодня умрет.
Неужели опять… Почему лезут в голову подобные мысли? Начинается предвидение? Да нет, это просто усталость. От нее и подавленность, и отупение. Ведь это всего лишь сон. Конечно, Хиетанен умер прежде, чем пламя добралось до него. В него попало несколько пуль. А те, что находились в автомобиле? Это, конечно, было ужасно. Вчера вечером за множеством дел он не успел ни о чем поразмыслить. Но все же это было страшное зрелище. Поэтому он и увидел его снова. Бр-р. Увидеть таким своего старого товарища…
Пи… пиу… пиууу…
Ага. Вот и они. Сейчас навалятся. Теперь смотри в оба.
V
Коскела лежал в окопе. Земля тряслась и, казалось, раскачивалась. С краев окопа сыпался песок. В воздухе со свистом пролетел осколок. Сначала звук нарастал и нарастал, а затем осколок глухо ударился о край окопа.
— Черт побери! Как это им удается так быстро перевозить пушки?
Коскела осторожно поднял голову и тут же снова опустил ее: совсем близко в воздух поднялся столб дыма, в окоп посыпались комья земли.
Когда грохот прекратился, Коскела услышал крик «ура». Уже хлопали винтовочные выстрелы. Слева, словно ему грозила смертельная опасность, строчил из пулемета Мяяття. Коскела, согнувшись, проскочил мимо пулеметного гнезда и услышал, как Хонкайоки, передразнивая подполковника, проговорил против обыкновения несколько озабоченно и встревоженно:
— Черлт поберли! Вот когда нам прлигодилось бы прлотиворлакетное орлужие.
И действительно так. К ним приближались три танка, выстрелы их оружий хлестали вдоль шоссе на финской стороне. Коскела миновал стрелков, которые нервно и, конечно, безуспешно стреляли из винтовок по танкам. Уже были убитые осколками снаряда танковой пушки, и совсем рядом слышался истошный крик:
— Они раздавят нас, братцы! Раздавят…
— Оставаться на своих местах! Никого они не раздавят! Там мины.
Коскела кричал так громко, как только мог, стараясь перекрыть шум боя. Он знал, что, если его не поймут, легко может возникнуть паника. В кювете у шоссе он заметил солдат из противотанковой группы. Коскела подполз к ним.
— Есть связки гранат?
— Есть. Только к ним не подобраться…
— Я попробую. Два человека со мной…
— Мы лучше укроемся в окопе и подпустим их поближе. Кювет слишком мелок.
Конечно, это было бы лучше. Но Коскела знал, что тогда будет слишком поздно. Люди побегут раньше, чем танки приблизятся к окопам.
Связки гранат за последнее время мало помогали в истреблении танков, ибо танковую броню делали теперь толще, однако другого средства все равно не было.
Коскела пополз вперед, два солдата — следом за ним. Первый танк остановился и свернул к шоссе. Его экипаж, очевидно, заметил, что у противника нет противотанковых орудий, иначе они бы уже стреляли. Танк бесстрашно приближался к позициям финнов. По ветвям сосен щелкали пули, в стороне от дороги рвались снаряды.
Впереди, за камнем, был кювет. Туда-то и надо было добраться.
Коскеле это удалось. Он прижался к земле и ждал. Танк, как будто поколебавшись, все же пошел на сближение, не переставая стрелять на ходу. Коскела старался не терять присутствия духа. По опыту он знал, что трезвый расчет в подобных случаях решает все. Только нужно не торопиться и всецело сосредоточиться на своей задаче. Надо постараться забыть, в каких условиях делаешь этот бросок. Надо совершить его, не думая ни об опасности, ни о последствиях. Так, как будто просто упражняешься в неопасной, спокойной обстановке. И в то же время надо выложиться полностью, чтобы поразить цель.