30 июня 1956 года ЦК КПСС принял постановление «О преодолении культа личности и его последствий», которое было опубликовано во всех газетах. Это постановление и по содержанию, и по формулировкам было шагом назад в сравнении с докладом Хрущева на XX съезде. Но, с другой стороны, оно было и шагом вперед, ибо было опубликовано и становилось таким образом обязательным для всей партии документом. Доклад Хрущева таким документом не являлся, его отозвали из всех райкомов и горкомов партии сразу же после прочтения, и даже многие из активистов КПСС, которые по болезни или по другим причинам не смогли вовремя его прослушать, теперь уже не могли ознакомиться с этими небольшими книжечками в бумажных красных переплетах. К тому же и сам Хрущев в ряде публичных выступлений летом 1956 года неожиданно начал говорить, что Сталин — это «великий революционер», «великий марксист-ленинец» и что партия «не позволит отдать имя Сталина врагам коммунизма».
С лета 1956 года жизнь страны как бы разделилась на очень разные потоки, одни из которых находили отражение в печати, а другие, причем не менее, а часто более важные, не находили никакого отражения ни в печати, ни в других средствах массовой информации. Так, например, чрезвычайно важным, но неотражаемым и некомментируемым политическим и социальным процессом второй половины 1956 года стало массовое освобождение почти всех политических заключенных из «трудовых» лагерей и мест ссылки. Одновременно происходил столь же массовый и быстрый пересмотр дел и реабилитация большинства погибших в 1937–1955 годах узников лагерей и тюрем. Рушились стены ГУЛАГа на Колыме и в Воркуте, в Карелии и Сибири, Казахстане и Мордовии, на Урале и в Приморье. Прежний порядок реабилитации был отменен. По предложению Хрущева было создано более 90 специальных комиссий, которым поручалось рассматривать дела заключенных непосредственно в лагерях или в местах «вечного поселения». В каждую из таких комиссий включался один работник прокуратуры, один представитель из аппарата ЦК КПСС и один из уже реабилитированных членов КПСС. Эти «тройки» временно наделялись правами Президиума Верховного Совета СССР и могли производить реабилитацию, помилование и снижение сроков заключения. Их решения не нуждались в утверждении и вступали в силу немедленно. Еще до начала работы комиссий телеграфным распоряжением из Москвы были реабилитированы и освобождены люди, которые находились в заключении по обвинению в критических отзывах о Сталине, распространении анекдотов о Сталине и аналогичных «мелких» делах.
Специальные комиссии работали на местах несколько месяцев. Дела заключенных разбирались быстро; для этого чаще всего было достаточно беседы членов комиссии с самим заключенным и непродолжительного знакомства с его делом. Сами дела, хранившиеся в особых отделах лагерей, уничтожались. В папках, на которых имелась надпись «Хранить вечно», оставались только приговор первого суда или «тройки» сталинских времен и новая справка о реабилитации.
Я знакомился только с материалами одной из таких комиссий, которые привез в Москву и с которых сделал копии старый большевик и участник Октябрьской революции в Петрограде Лев Матвеевич Портнов. До сих пор материалы таких комиссий не публиковались и общие итоги их работы не подводились, по крайней мере публично. Неизвестно, сколько человек было освобождено и реабилитировано. По некоторым устным свидетельствам, комиссии смогли пересмотреть до 500 тысяч дел. В других случаях назывались цифры в 1,5–2 миллиона дел.
В первую очередь освобождались бывшие члены партии и члены семей погибших коммунистов. Были быстро освобождены те узники, у которых уже кончились сроки заключения, но которых все еще продолжали держать под стражей. В более сложных случаях этих людей освобождали без реабилитации, предлагая добиваться реабилитации позднее в индивидуальном порядке. Рассмотрев дела бывших членов КПСС, комиссии начали освобождать и беспартийных, ложно обвиненных в «антисоветской деятельности». Получили свободу и немногие оставшиеся в живых члены партий меньшевиков, анархистов, социалистов-революционеров, которые были арестованы еще в конце 1920-х — начале 1930-х годов и находились в тюрьмах, лагерях и ссылке по 25–30 лет. С отдельными из этих людей мне приходилось встречаться уже через 7–8 лет, чтобы записать их свидетельства.