Начав кампанию по выдвижению Алданова, Бунин оказался один на один перед огромным объемом рутинной организаторской работы, к чему он от природы был не способен и, более того, питал отвращение. Как и раньше, он нуждался в помощнике — вездесущем, всепонимающем, энергичном, на которого можно было бы вполне положиться. Таким человеком в той ситуации и был их общий с Алдановым хороший знакомый, его «дорогой Илья Маркович».
В YIVO-архиве И.М. Троцкого имеется также почтовая открытка от 9 января 1939 г., полученная им от Бунина, который направил ее в Копенгаген на адрес 32, Amaliegade, откуда она, из-за отсутствия адресата, переправляется в Буэнос-Айрес на указанный им адрес (Bouhard House, Bouhard House 484, Buenos Aires, Argentina). Текст ее начинается со взыскующего обращения:
Дорогой Илья Маркович, где Вы? Пишу Вам и по Вашему парижскому адресу. Отзовитесь, — сообщите мне Ваши мысли, как обстоит наше дело — Вы знаете какое: насчет Стокгольма.
Далее Бунин испрашивает совета:
Надо ли мне повторить представление и в какой форме? М<ожет> б<ыть> надо обратиться в <Нобелевский — М.У.> Комитет? В прошлом году я послал некоторые материалы при письме (кратком) в Академию. М.6., надо обратиться в Комитет? Жду ответа, обнимаю вас, кланяюсь вашей милой жене.
Без сомнения, вопрос Бунина имеет отношение к выдвижению Алданова на Нобелевскую премию. Что касается ответа на цитируемое почтовое отправление, то Бунин его если и получил, то вряд ли сумел воспользоваться советами И.М. Троцкого, поскольку 1 сентября началась Вторая мировая война. С 1941 по 1945 гг. Нобелевские премии по литературе вообще не присуждались.
Любопытно, однако, что сам Алданов — человек, тонко чувствующий динамику исторических процессов, и к тому же по натуре пессимист, как ни странно, и в эти тяжелые годы не терял надежды. В декабре 1940 г., уже из Лиссабона, где он ожидал парохода в Нью-Йорк, он, со свойственной ему скептической иронией, опять напоминает Бунину:
Кстати, уж будьте милы: в этом году тоже напишите заказное письмо в Стокгольм: никаких надежд не имею, но ведь покупал же я билеты в Национальную лотерею...90
С началом войны переписка И.М. Троцкого с обоими писателями прервалась. Первое письмо от Алданова, в котором содержится просьба к нему, как секретарю нью-йоркского Литфонда, об организации материальной помощи тяжело больному Ивану Бунину (см. выше раздел «Переписка В.Н. и ИЛ. Буниных с Ильей Троцким»), он получает лишь в августе 1950 г. Как известно,
В своем завещании Алданов просил жену все оставшиеся после его смерти черновые наброски, как и незаконченные или не обработанные им произведения сразу предать огню. Эта его воля была в точности выполнена и поэтому из его архивов сохранилось только то, что он сам еще при жизни передал некоторым американским университетам91.
Поэтому приходится оперировать неким «остатком», который, впрочем, выглядит весьма солидно. Все письма 1950-1955 гг., выдержки из которых публикуются ниже, находятся в личных архивах М.А. Алданова (BAR) и И.М. Троцкого (YIVO). Письма М.А. Алданова напечатаны на машинке, письма И.М. Троцкого написаны от руки.
Итак, в августе 1950 г. И.М. Троцкий, уже четыре года как живущий в Нью-Йорке, получает письмо от Марка Алданова, в котором тот просит его подключиться к кампании помощи их общему другу Ивану Бунину, терпящему жестокую нужду в послевоенном Париже. Троцкий живо реагирует на просьбу Алданова, а в ответном письме, сообщая о результатах своей активности, информирует своего стародавнего приятеля:
Ближайшего шестого октября еду в Женеву <...> и не премину, конечно, навестить <Бунина — М.У.> в Париже. Пробуду в Париже несколько дней. Не собираетесь и Вы, дорогой Марк Александрович, в Париж? Рад был бы Вас повидать и потолковать. Есть, что Вам рассказать.
Через месяц, в благодарственном письме от 22 сентября 1950 г., Алданов затронул больную для него «нобелевскую тему»:
Вы меня заинтриговали сообщением о встречах с членами Нобелевского комитета. Вам конфиденциально скажу, что Бунин давным-давно выставил мою кандидатуру (как Вы знаете, нобелевские лауреаты, как и все университетские профессора литературы любой страны, имеют право предлагать кандидатов). Но, разумеется, я ни малейших надежд на премию не возлагаю. Думаю, что ее во второй раз (т.е. после Бунина) никакому русскому писателю-эмигранту не дадут, а если и дадут, то не мне. Не напишете ли Вы мне, о чем вы говорили с членами комитета? Я никого в Стокгольме не знаю.