В конце письма Алданов сообщает, что его «ходатайства в Литфонде о Сабанееве, Петре Иванове и Болотовском удовлетворены» и снова просит за Ю. Шейнера и С. Постельникова:
М<арк> <Ефимович> <Вейнбаум — М.У.> пишет мне, что он эти два ходатайства поставит и поддержит на следующем собрании (а то было бы слишком много для одного раза). Лишь бы только он не забыл, уезжая в отпуск. Не напомните ли тогда Вы: люди почтенные и очень бедные.
11 сентября 1954 г.:
Не сомневаюсь в том, что Хемингуэй (по моему, наиболее вероятный и достойный лауреат текущего года), Моруа, Бубер имеют больше шансов, чем я. А не сообщите ли, кто несколько других писателей, о которых Вы пишете. Кстати, именно сегодня здешняя газета «Нисс-матэн» печатает телеграмму из Стокгольма (по-видимому, телеграфного агентства) о том, что наиболее вероятный кандидат в этом году — исландский писатель Hall-dor Laxness113. Других кандидатов телеграмма не называет. Признаюсь, я этого писателя совершенно не знаю, не слышал даже имени. Впрочем, покойный Иван Алексеевич говорил мне, что редко дают премию тому писателю, которого называют задолго до решения. Верные предсказания бывают, будто бы, только за несколько дней. Но общего правила тут нет. <...> мы оба чрезвычайно рады, что горный воздух и тишина благотворно отражаются на Анне Родионовне. Да и вам очень хорошо отдыхать подольше. Т<атьяна> М<арковна> и я шлем Вам и Анне Родионовне самый сердечный привет и самые лучшие пожелания. Ваш иск<ренне> Вам признательный М. Алданов.
23 октября 1954 г.:
Дорогой Илья Маркович. Меня очень тронуло и взволновало Ваше письмо от 20-го: взволновало потому, что оно подает некоторую надежду (прежде у меня никакой надежды не было), а тронуло в виду Вашего необыкновенно <подчеркнуто от руки — М.У> милого ко мне отношения, Вашей заботы и труда в этом деле. От души вас благодарю — это просто удивительно. Не скрою, я все-таки не разделяю Вашего относительного оптимизма, не говоря уже об оптимизме Вашего <стокгольмского — М.У.> корреспондента. Здешние газеты называют Хемингуэя как почти бесспорного кандидата, а о других кандидатах и не упоминали. Парижский «Ле Монд», тоже упоминая, как о первом кандидате, о Хемингуэе, назвал еще Шолохова (как бы в виде противовеса эмигранту Бунину) и двух совершенно неизвестных мне писателей, — одного исландца и другого грека114. Были ли предположения в других газетах, я не знаю. Может быть, попадались Вам? Разумеется, я ни о чем вас не спрашиваю из того, что Вам пишет ваш корреспондент, столь мило ко мне относящийся. Но если он пишет Вам что-либо о русских кандидатах, как Шолохов или другие, то, быть может, Вы мне как-нибудь сообщите, — просто для того, чтобы знать, как нас расценивают. Если же это неудобно, то, конечно, не сообщайте и этого. Для меня лично важно и то, что обо мне в Стокгольме говорят: все становится более или менее известно издателям в разных странах (и особенно в скандинавских) <дописано от руки> — если кандидатуру такого то писателя на премию обсуждают, то уже по этой причине шансы его у издателей и даже, быть может, предлагаемые ему условия при покупке его книги улучшаются, — особенно если его фамилия в связи с этим попадает в газеты (конечно, только мировые) <дописано от руки — М.У>. Итак, надежды имею очень мало, но не скрою, немного волноваться буду в предстоящие дни, — это, впрочем, приятное волнение. До этого Вашего письма я такого волнения перед 10-ым ноября не испытывал.
В своем письме от 31 декабря 1954 г., окончание которого уже приводилось (см. раздел Гл. 5 «Илья Троцкий и русские масоны»), Алданов сообщает:
Дорогой Илья Маркович. <...> Для меня неудача не была шоком, так как я больших надежд, как Вам известно, не возлагал. К тому же и Бунин, и Хемингуэй и, кажется, все лауреаты были кандидатами много лет до того, как получили премию. Если и вы, и стокгольмские Ваши друзья-корреспонденты так любезно и мило решили продолжать усилия, то надежда остается. <...> Вы говорите, что подробно все расскажете мне при свидании. Я понимаю, что писать долго. А если в двух словах как-нибудь напишете мне, очень обрадуете. Кстати, Б.К. Зайцев мне недели полторы тому назад сказал, что узнал о своей кандидатуре из вашей статьи! По его словам, его никто не выставлял. Может быть, тут маленькая военная хитрость, хотя я его, конечно, не спрашивал; он сказал это по своей инициативе. Относительно себя я ему сказал, что меня выставил покойный Бунин, — это ведь так. Теперь другое. Я ровно ничего не знаю о положении дел в нашей Л./.115. Мендельсон и Делевский мне никогда не писали. От Давыдова116 же я последнее письмо получил с год тому назад (видел А. В. летом в Ницце). Ничего не слышал ни о ссоре, ни об инциденте, о котором Вы упоминаете. В чем дело? Я очень огорчен. Не догадываюсь даже, на какой почве произошел разлад. На личной?