Затем — реализм в живописи. Ростовцеву было 23 года, когда он, описывая только что открытый дом Веттиев155, заговорил о реализме во фресковой живописи. Я этот вопрос разработала — напри<мер>: в саду дома стоит огромный dolium = терракотовая кадка. Дом был раскопан в 1829 г. Раз десять писали о том, что эта кадка попала <сюда> случайно, — внутренний сад перестраивался, кадка была с цементом. Я нашла такие dolia — в живописи — и указала на то, что кадка была с пальмой, и таких кадок было 4 — в каждом углу, и место кадки было обозначено — камушками, положенными кругом. <...> И таких — проблем — действительно, легион.
Теперь о работах моих учеников. Я беру только двух: George Kenneth Воусе — Corpus Lararium156. Наши «киоты» происходят от них. <...> Книга Воусе считается классической. <...> Lawrence Richardson — теперь профессор Yale University157.
Далее в тексте письма большая лакуна, поэтому содержание можно восстановить лишь по смыслу, исходя из отрывочных фраз о работе Lawrence Richardson по идентификации художников на росписях Древней Помпеи, Геркуланума и Стабии, которые, к сожалению, все анонимные, лишь только один художник расписался, и — по иронии судьбы — самый плохой! Имен других мы не знаем158
После рассказа о научных успехах своих учеников Баршер вспоминает о своем «первом общественном выступлении» — ее публичной отповеди профессору И.А. Шляпкину, позволившему себе в одной из своих лекций на Бестужевских курсах антисемитские высказывания. Эту историю, получившую тогда неожиданно большой общественный резонанс159, Бартер описывает и в другом своем письме (см. ниже письмо Т.С. Бартер к А. Жерби от 5 апреля 1957 г.). Здесь же она, как важный «курьез», отмечает, что <...> в 1918 г. <...> в Литературной столовой ко мне подошел Шохор-Троцкий (математик), представился мне и сказал, что он помнит о моем выступлении: барон Гинзбург160 прислал мне тогда в кассу бедных студентов 500 рублей и о случае было известно в еврейских кругах Петербурга. Если в статье обо мне будет рассказано об <этом> моем первом общественном выступлении — я буду рада.
<...> В Н<овом> р<усском> с<лове> — 1о октября 1950 года есть статья «70 летие Т.С. Варшер-Сусловой»161. Суслову надо отставить — будут говорить, что я родственница большевику162. И, ради Бога, ничего не говорите о моем тяжелом материальном положении. У меня хорошая квартира, я живу с приемной дочерью, на прокормление <...> более или менее хватает. А когда присылает «Литературный фонд» — хватает и на другое необходимое. А воззвание кончится тем, что кто-нибудь пришлет 2 доллара, — а унижений на 1000.
И.М. Троцкому я пошлю письмо Halperin'а163 — так, чтобы навсегда покончить со сплетней — клеветой, что я была наци. Откуда это исходит — я, конечно, знаю. Это грязь, — в ней не надо копаться, согласно русской пословице «не тронь... не завоняет».
Простите, что отняла у Вас много времени.
Преданная Т. Варшер
Приписка:
Мой любимый американский ученик прислал мне денег специально на почтовые расходы! Материалы высланы на Ваше имя 25.03.
Среди бумаг И.М. Троцкого письма Halperin'а не обнаружено, зато имеется предыдущее письмо Т.С. Варшер к
А. Жерби — от 5 апреля 1957 г., в котором говорится следующее:
Дорогой Алексей Григорьевич, итак я опять потерпела неудачу в Н<овом> Р<усском> С<лове> — конечно, дело не в том, что нет места, — а в чем я не знаю! <...> Я и написала гл<авным> обр<азом> для того, чтобы окончательно убедиться в том, что г. Вейнбаум меня печатать не желает. Ну и не надо!
Кстати, — я сейчас понемногу готовлюсь к смерти: уничтожаю письма. (Письма Ростовцева сохранятся в Американской Академии в Риме164) нашла письмо Алданова — поздравление к 30<-летнему — М.У.> юбилею; но главное — нашла письмо еврея-журналиста Halperin'а — он был в концентрационном лагере, и я послала ему теплую одежду (не помню что) и денег (не помню сколько). А главное: лагерь был расположен под горой165, а на горе была вилла принчипе Doria Pamphil<i>166 <...> Они посылали еду заключенным евреям. У меня были связи с Doria... и они посылали <...> рационы и по моему списку. Князь Doria и Mussolini были ярыми врагами, — одно время Doria был тоже в концентрационном лагере. Но — за несколько месяцев до немецкой оккупации — был освобожден. Что касается до немцев, то они вошли в его дворец с главного входа, а Doria — с женой, сестрой и дочерью, вышли с другого входа, и пошли в Ватикан, где их ждали. Жена Doria (теперь покойница)167 была раньше его инфермьершей168, она его выходила, и он женился на ней. Это была милейшая <особа> и я с ней встречалась у моей приятельницы-англичанки. Она тяготилась своим положением — жены одного из первых аристократов, несметно богатого Doria.