В 1928 г. <когда> я работала в Помпеях, совершенно неожиданно приехал Виламовиц-Меллендорф178 — наш полубог. В первый же вечер Виламовиц мне заявил: «В ком я не ошибся, так это в Ростовцеве... Я его встретил в 1904 году... Сколько лет ему было?» — «34», — говорю я. — «Значит теперь ему сколько?» — «Скоро будет 58». — «Ну, так знаете, я ему сказал: “Ну, Ростовцев, со временем Вы будете первым историком в мире”... И вот теперь я могу его только приравнять по значению, разве только с моим тестем!».
Тестем Виламовица был Теодор Моммзен. Вскоре после этого Виламовиц печатно назвал Ростовцева первым историком в мире. (Смотрите мою статью — Академик М. И. Ростовцев — в Посл<едних> нов<остях>).
Итак, И.М. Троцкий получил письмо Варшер к Жерби с прилагаемыми к нему материалами где-то во второй половине апреля 1957 г. и, судя по всему, сразу же связался с отправителем. Из ответного письма ясно, что он испрашивал фотографию Т.С. Варшер и осведомлялся о статье про нее, опубликованной семь лет назад в том же «Новом русском слове»:
Дорогой Илья Маркович, нет у меня фотографии, а — делать новую — надо ждать четыре дня. Это репродукция с портрета — 1940 — я мало изменилась. Посылать старую фотографию — смешно, а репродукцию с портрета знаменитой художницы — можно (Фалилеева-Качура179). Тут действительно я. Портрет был на выставке и заслужил всеобщее одобрение. Статья обо мне в вашей газете 1950 <г.> 1о октября — точная. Только в Codex'е не 1000, а тысячи фотографий. <...> Ваша Т. Варшер.
Затем, уже после публикации статьи, когда несостоятельность обвинений стала очевидна и справедливость, благодаря авторитетному перу И.М. Троцкого, восторжествовала, Т.С. Варшер посылает ему благодарственно-комплиментарное и одновременно слезно-просительное письмо.
Дорогой Илья Маркович, не знаю, как Вас благодарить и за статью и за письмо. <...>
Царство небесное Анастасии Филипповне Райсер180, <но> это она поступила опрометчиво. Она сообщила мне, что члены Литфонда говорят, что я была наци. Думаю, что таковой донос мог быть. Источник его грязный. Я сама, по глупости, ввела эту особу в нашу среду. Но раз Вы пишете, что об этом не говорили среди сотрудников Н<ового> Рус<ского> Сл<ова>, а главное, в своей статье написали, что я «часто с опасностью для жизни оказывала помощь жертвам наци-фашистского террора», то вопрос — кончен. Конечно, больно мне, что М.Е. Вейнбаум не напечатал ни одной моей строки в послевоенный период! А до войны перепечатывал мои статьи из «Сегодня» и «Последних новостей»!
Сейчас приехал в Рим профессор Арм<ин> Ник<олаевич> фон Геркан — сейчас в отставке — директор Германского Археологического Института в Риме. Он знает меня, как Вы, с 1922 г., т.е. еще с Берлина. Он готов был написать письмо в Литфонд, что в Гер<манском> Инст<итуте>было четверо наци: оба швейцара (портье), кассир и второй директор. Они подняли вопрос о моем исключении из института... и Геркану трудно было отстоять меня181. Он же — как только узнал, что я скрываю еврейку — вытащил из кошелька 2000 лир, тогда это было 100 дол<ларов>. А потом мы сумели достать фальшивый паспорт и Клара Ха-кельсон182 — рижанка — давала уроки немецкого языка, и жила своим трудом.
Но теперь кончено! Райсер нет в живых, Вы громко объявили, что я помогала жертвам нацизма — значит беспокоиться не о чем. Сам Геркан вырос в Риге и хорошо говорит по-русски. Ему чрезвычайно понравилась Ваша статья. А мои русские друзья в Риме в восторге от нее. <...>
Итог — Вы старше меня, и Жерби тоже старше меня. Не знаю, как Марк Слоним183! Во всяком случае — он не первой молодости. И вот я прошу вас троих — думать обо мне. Я кончаю свою жизнь в Италии, где нет пенсии старикам. У меня только одна пожизненная пенсия 10.ооо (16 дол<ларов>), от World Churches184. Работать больше того, чем я работаю, я не могу. За работу я имею 30 дол<ларов>, из которых я плачу и за бумагу, и за фотографии. Жить мне осталось немного — и потому я недолго буду обременять Литфонд. 50 долларов огромная помощь, но, к сожалению, у меня совершенно неожиданные расходы: рядом поселилась семья с десятимесячным ребенком. Он кричит день и ночь. Дома так построены, что решительно все равно, ревет ли ребенок у вас в комнате или за стеной. Над головой день и ночь бегала сумасшедшая американка на железных каблуках. Мы берем верхнюю квартиру — penthause — без соседей, ни с боков, ни над головой! (Американка неожиданно уехала). Это единственное решение вопроса, единственная возможность продолжать мою ученую работу: меня не будут будить ни в 2 часа ночи, ни в 2 часа дня — когда хочется хоть на часок прилечь и заснуть. <...> Правлению Литфонда я напишу отдельно.