Итог же своей эпохе Дон Аминадо подвел в 1951 г. следующим четверостишием:
Все письма Дон Аминадо 1950-1953 гг. «дорогому другу» из Нью-Йорка, хранящиеся в YIVO-архиве, написаны от руки. И.М. Троцкий тоже предпочитал писать свои письма, а не печатать их на машинке. Посвящены они главным образом основным прагматическим вопросам литературы: «На какие
средства издать книгу и как распродать тираж?» Содержание писем проявляет глубоко интимные черты личности крупного русского писателя, раскрывающиеся в сложной для него в морально-бытовом плане житейской ситуации. Интересны они и в историко-литературном контексте, поскольку содержат упоминания известных лиц из литературного мира русского Зарубежья, дают живое представление о его бытовании после окончания Второй мировой войны.
Тексту первого послевоенного письма Дон Аминадо к И.М. Троцкому, в котором писатель рассказывает о своей жизни в годы военного лихолетья, присуща задушевность и даже некоторая сентиментальность, что характерно для переписки людей, знающих друг друга очень давно. В последующих письмах Дон Аминадо представляется «записным юмористом»: они полны поговорок и шуток. Но хотя адресант всячески бодрится, в его смеховой стилистике постоянно звучит тоскливо-просительная нота. По-видимому, для Дон Аминадо И.М. Троцкий — старший по возрасту товарищ, и раньше выступал как доброжелательный опекун, способный активно поддерживать его писательскую деятельность. В послевоенные годы, когда дела русской литературной эмиграции в Европе шли хуже некуда, такая поддержка была ему особенно необходима.
Со своей стороны, И.М. Троцкий, как отмечалось выше, и после войны оставался фигурой весьма авторитетной в литературном мире русского Зарубежья. Дон Аминадо, несомненно, был об этом наслышан и в своих письмах сей факт неоднократно подчеркивает.
Первое письмо Дон Аминадо к И.М. Троцкому, датированное средой 29 ноября 1950 г., начинается с дружеских упреков в невнимании к персоне адресанта:
Дорогой старый друг, Илья Маркович! Живу я несколько в стороне от большой дороги, в деревне <...>. Поэтому вижу мало людей (да и мало осталось, кого видеть). Вероятно, по той же причине не встретил <я> до сих пор, т.н. «общих знакомых», от которых мог бы узнать о Вас, о Вашей семье и Вашей жизни. И вот, только на днях, от И.А. Бунина узнаю, что Вы были дважды в Париже — за эти пять лет, со дня т.н. libération223 и не захотели, что ли, или не подумали меня разыскать, повидаться... Я был этим очень огорчен! В чем дело? Почему? Что случилось? Как это возможно, после стольких лет (ведь я Вас знаю — и люблю — с 1912-го года!.. — т.е. каких-нибудь 38 лет!..) дружбы и взаимной нежности — ни звука, ни вздоха, ни слова?! Ведь в Нью-Йорке тоже Вы так легко могли узнать мой адрес! Или настигла Вас mercredi а mangé <среда заела — М.У.>, что нет времени (ни охоты) встретиться с одной из теней собственной молодости? Хочу надеяться, что ближайшей почтой получу от Вас длинное, предлинное письмо <...> со всеми подробностями о Вас самом, об Анне Родионовне <Троцкой — М.У.>, о Ваших детях, внуках и т.п. и т.д. Тогда, и только тогда, напишу и о себе самом. Покуда же в двух словах — несложная curriculum vitae224.
В 40-м году, <...>, бегство из Парижа. Пять лет скитался по департаментам и деревушкам Франции. Счастливое избавление царской семьи в Борках225. Возвращение на старое пепелище. Конец газетной работе. Служба в Agence de voyages... Надежда Михайловна <Шполянская — М.У.>226, слава Богу, здорова. Шлет Вам обоим сердечный привет. Леночка, если вы ее еще помните, счастливо вышла замуж. И мы теперь дважды grands-parents227.
Затем Дон Аминадо, посетовав о покоящемся «на кладбище в Нью-Йорке» М.Л. Браславском, «у которого мы видались в посл<еднее> время» <имеется в виду «до войны» — М.У.>, и всех «исчезнувших и ушедших», чей «печальный список — в одно письмо не уложишь!» — переходит к своим литературным планам, не забывая при этом высоко оценить активность И.М. Троцкого в кампании по сбору средств для помощи престарелому и больному Бунину.
Сейчас вот, после десятилетия целомудренного молчания, хочу выпустить книжку стихов, да и то издателя нет, а меценаты выдохлись как морские жители на вербном базаре228. Кстати, о меценатах: Бунины наперебой рассказывали о Вашей щедрости, отзывчивости, быстроте и проч. Конечно, Вы хорошо сделали, старик этого заслужил больше, чем кто бы то ни было. Видите ли вы моего друга М.В. Вишняка? Ал. Абр. Полякова229? Андрея Седых (он же Андрюша Ющинский230)? Итак, жду, жду, жду весточки от Вас — на 8 страницах убористого шрифта <...> Будьте здоровы, дорогой Илья Маркович, обнимаю всю семью! Искренне Ваш (после четырех декад!), преданный и любящий Вас