Через минуту его сосед повернул голову. Он как-то вздрогнул и поднял на Федю свои глаза, и засмеялся.
– Так это вы?
Федя тяжело дышал. Он протянул ему руку. Тот взял ее и крепко пожал. Его ощипанная роза упала на песок, но он этого не заметил.
– Да… а я, я ведь думал, что вы девушка!
– Неужели? Так мое письмо было такое нежное?
Сидя на скамейке и глядя друг на друга, они короткими вопросами и восклицаниями изучали друг друга.
Они отыскивали себя один в другом и не находили. Каждый находил в другом новое, и это новое делал своим.
– Так вас зовут Глебом? Значит, вы русский.
– Да, я очень люблю свое имя. А вы немец?
– Да, я немец, и не люблю своего имени и не люблю своей национальности.
Все движения Глеба были быстры и изящны. У него были слишком длинные руки, и внешне его можно было назвать неуклюжим. Федя никак не мог определить, в чем его грация. Но у него была грация, чего – Федя это знал – совершенно не было у него самого.
– Знаете что? Пройдемтесь, а потом пойдем прямо ко мне.
– Да, пройдемтесь.
– Вы любите Петербург?
Федя не любил Петербурга. Он жил на Песках[85]. Серое небо, фабричный дым, хмурые богачи и грязные бедняки – разве можно любить этот ад? Но когда Глеб спросил его, он увидел сад, облитый тончайшим воздухом, и ряды статуй на фоне почти черных стволов, которые жили той особой жизнью, какой могут жить только статуи в сумерках. Вдали уже виднелась бронзовая решетка с гранитными столбами и урнами с кольцами. Глеб, счастливый Глеб, все видел красивым, а он, Федя, все видел мутным, скучным, серым.
– Люблю ли я Петербург? Да. Теперь люблю. Но знаете, что я сейчас вспомнил: «Alles Lebendige bildet eine Atmosphäre um sich her»[86]. Я уже втянут в атмосферу, которой вы дышите.
– Когда мы придем, прочтем «Медного всадника».
– Да, прочтем.
Они вышли из сада на набережную Невы. У входа стояли торговцы в белых фартуках с лотками, продавали фрукты.
– Купим винограда?
Федю передернуло. Покупать фрукты на улице он считал предосудительным. Кроме того, он никогда не тратил денег на сласти. Отец давал ему очень мало денег, и Федя с упорством копил на книги. Но власть дружбы уже была так велика, что Федя вдруг ощутил всю унизительность накопления денег.
– Купим.
Они купили золотистого длинноватого винограда и пошли вдоль набережной. Они подымали кисти над ртом, запрокидывали голову и откусывали золотистые ягоды, смеясь на прохожих и глядя на Неву.
Родители Глеба жили в Лесном[87], в небольшом особняке с садиком. Глеб открыл калитку, и они пошли по дорожке, усыпанной песком. В саду доцветали последние цветы.
В просторной столовой на столе стоял самовар, и за столом сидела мать Глеба. Глеб подошел к матери и поцеловал ее в кисть руки.
– Здравствуй, мамочка! Вот я его привел к нам.
Федя неловко шаркнул ногой и поздоровался.
– Покажитесь-ка, какой вы? Прелестный юноша. Только отчего у вас такие грустные глаза?
Федя готов был провалиться сквозь землю. Как? Значит, о нем уже говорили? Может быть, читали его письмо? Как Глеб мог…
– Вот видишь! А кто-то думал, что придет очаровательная девушка!
– Ну, что ж, он тоже думал, что придет девушка!
Федя уже жалел, что пришел. Ему казалось, что топчут ногами что-то, что он доверил только одному Глебу. Он молчал, будто воды в рот набрал. Между тем он зорко присматривался ко всему, что видел.
– Ну, что же, наговорились? Где же твоя роза?
Глеб испуганно стал оглядываться.
– По обыкновению, потерял? Вы знаете, он все теряет! Вы тоже все теряете?
– Мамочка!
– Ну, ничего, ничего. Я ведь не рассказываю, как ты в Англии оставил в вагоне два совершенно новых костюма? Вот, возьмите чаю.
85
В прошлом местность, прилегающая к Суворовскому проспекту, называлась Песками, так как здесь заметно выделялись древние песчаные отложения. См.:
86
«Alles Lebendige bildet eine Atmosphäre um sich her» – Все живое образует определенную атмосферу вокруг себя
87
Лесной, Лесное – с первой половины XIX в. название северной части Выборгской стороны Петербурга. Название этой местности связано с находившимся там Лесным институтом. См.: