– Помнишь, это ты меня научила так делать, после нашей свадьбы? Откуда ты знала? – спросил Брунетти, наполняя бокал.
– Марио рассказывал, – ответила она. Среди их знакомых было не меньше дюжины Марио, но он, конечно, сразу понял, что она говорит о своем кузене-виноделе.
– Налить тебе?
– Дай мне глоток твоего. Не могу пить в такую жару – меня сразу развозит, ты же знаешь. – Он подошел сзади и поднес бокал к ее губам, чтобы она отхлебнула. – Basta.
– Ммм… хорошо, – промычал Брунетти, попробовав вина. – Где дети?
– Кьяра на балконе, читает. – Кьяра всегда читала, если только не решала задачи или не клянчила компьютер.
– А Раффи? – Брунетти знал, что Раффи сидит у Сары, но все равно каждый раз спрашивал.
– Он у Сары. Они ужинают, а потом пойдут в кино. – Паола засмеялась. Раффи был по-собачьи предан соседской девочке Саре Пагануцци, которая жила двумя этажами ниже, и бегал за ней как хвостик. – Надеюсь, он сможет оставить ее на две недели, чтобы поехать с нами в горы. – Поездка в горы, две недели прохлады вдали от изнуряющей городской жары, сейчас должна перевесить в глазах Раффи прелести очередного увлечения. Тем более что родители Сары обещали, что в выходные она сможет навестить семью Раффаэле.
Брунетти налил себе второй бокал вина и спросил, кивая на тарелку с помидорами:
– Caprese?
– О, суперкоп! – воскликнула Паола, нарезая помидор. – Стоит ему заметить разложенные по краю блюда ломтики помидоров, так, чтобы, между ними могли поместиться ломтики сыра, зеленый базилик в стакане слева от своей красавицы жены, а справа от нее тарелку, где лежит большой кусок молодого сыра, он мысленно складывает все вместе, подключает свою несравненную индукцию, и его осеняет: на ужин будет insalata caprese [6]! Неудивительно, что все до одного преступники, какие есть в городе, боятся его как огня. – Паола обернулась с улыбкой, боясь, что хватила через край. Похоже, так оно и было. Тогда она взяла из рук у Брунетти вино, отпила глоток и спросила, возвращая ему бокал:
– Что случилось?
– Меня бросили на одно дело в Местре. У них там два комиссара в отпуске, один в больнице со сломанной ногой, а еще одна – в декретном отпуске.
– Значит, Патта тебя им подарил?
– Больше некого.
– Гвидо, всегда кто-нибудь есть. В конце концов, есть Патта. Ему не повредит хоть иногда заняться делом. А то он все сидит, перебирает бумажки и лапает секретарш.
Не верилось, чтобы какая-нибудь секретарша позволяла Патте себя лапать, однако Брунетти промолчал.
– Ну что ты молчишь?
– У него неприятности.
– Так это правда? Мне весь день не терпелось позвонить тебе и спросить… Тито Бурраска?
Брунетти кивнул. Паола закинула голову и издала звук, похожий на сдавленное хрюканье.
– Тито Бурраска, – повторяла она, беря из раковины еще один помидор, – Тито Бурраска.
– Перестань, Паола. Это не смешно.
Она обернулась, держа нож перед собой.
– Почему не смешно? Этот напыщенный самодовольный лицемер и мерзавец получил по заслугам, никто другой не заслуживает такого наказания больше, чем он.
Брунетти пожал плечами и долил вина в бокал. Он надеялся, что неприятности мерзавца Патты заставят ее забыть о Местре, хотя и знал, что это лишь краткое отступление от темы.
– Ушам своим не верю, – продолжала Паола, оборачиваясь к последнему помидору, одиноко лежавшему в мойке, – он годами изводит тебя, мешает работать, а ты его еще и защищаешь.
– Я его не защищаю, Паола.
– А мне кажется, защищаешь. – Теперь она обращалась к головке моццареллы, которую держала в левой руке.
– Я просто хотел сказать, что такого не пожелаешь и врагу. Бурраска настоящая свинья.
– А Патта лучше?
– Позвать Кьяру? – спросил он, видя, что салат почти готов.
– Сначала ответь мне, долго ли ты будешь занят в Местре.
– Понятия не имею.
– А что случилось?
– Убийство. В поле нашли мертвого трансвестита с проломленной головой и без лица. Видимо, его избили железной трубой, а потом привезли в Местре и бросили, – сказал Брунетти, а про себя подумал: «Интересно, в других семьях тоже ведутся такие бодрящие беседы перед ужином?»
– Почему без лица? – спросила Паола. Именно этот вопрос больше всего занимал его самого.
– Наверное, убийца был очень на него зол.
– А-а. – Она нарезала сыр и уложила его между дольками помидора. – А почему в поле?
– Подальше от места преступления.
– А ты уверен, что это не случилось прямо там?
– Не похоже. Судя по глубине следов, его принесли. Следы, ведущие обратно, не такие глубокие.
– Значит, говоришь, трансвестит?
– Ничего другого я пока не могу сказать. Сколько ему было лет – неизвестно. Однако все вокруг твердят, что он занимался проституцией.
– А ты сомневаешься?
– У меня нет причин сомневаться, но и утверждать так тоже нет причин.
Она сполоснула листья базилика под краном, мелко порезала их и посыпала ими помидоры и сыр. Потом посолила и щедро заправила салат оливковым маслом.
– Предлагаю поужинать на балконе. Кьяра должна была уже накрыть там на стол. Пойди проверь. – Увидав, что Брунетти прихватил бутылку и стакан, Паола остановила его: – Подожди. Ты ведь не управишься до выходных?
Он покачал головой:
– Наверное, нет.
– И что же мне делать?
– У нас забронированы номера в гостинице. Дети ждут не дождутся, когда их наконец повезут в горы.
– Что мне делать? – повторила она. Как-то раз, лет восемь тому назад, ему удалось заморочить ей голову, когда она вот так же поставила вопрос ребром. Но он давно забыл как.
– Поезжай с детьми в горы. А я вас догоню. В любом случае на выходные я постараюсь приехать.
– Гвидо, поехали вместе. Мне не хочется весь отпуск провести одной.
– Но ты же будешь с детьми.
С точки зрения Паолы, этот аргумент был до того слабый, что не стоил и обсуждения. Взяв тарелку с салатом, она сказала:
– Пойди посмотри, накрыла ли Кьяра на стол.
Глава пятая
Когда он перед сном стал читать папку из Местре, ему приоткрылся мир, о существовании которого он лишь смутно догадывался. До сих пор он не сталкивался с трансвеститами, которые к тому же занимались проституцией. Он, правда, знал одного транссексуала, да и то заочно. Однажды ему довелось заверять справку об отсутствии криминального прошлого у некоего Эмилио Маркате. Справка понадобилась для новой carta d'identita [7], за которой бывший Эмилио, после операции по смене пола ставший Эмилией, обратился в полицию. Брунетти не представлял себе, какая нужда, какие страсти могут толкнуть человека на столь отчаянный поступок, хотя тот случай и заставил его призадуматься. Он даже разволновался тогда, а ведь речь шла всего-то о замене одной буквы в документах: Эмилио – Эмилия.
Мужчины, чьи дела были собраны в папке, не заходили столь далеко в подражании другому полу, изменяясь только внешне: они красились, носили женскую одежду, имитировали женскую походку и жесты. Судя по снимкам, которые он увидал на некоторых страницах, кое-кто из них весьма преуспел. Почти половина лиц были типично женские, красивые, с тонким чертами, гладкими щеками и нежным абрисом скул. Даже безжалостная полицейская вспышка не смогла выявить подвоха. Напрасно Брунетти вглядывался, ища хоть тень, хоть намек на выступающий подбородок – что-нибудь, подтверждающее, что перед ним мужчины, а не женщины.
Прочитанные страницы он передавал Паоле, сидевшей рядом на кровати. Бегло просмотрев фотографии и один из рапортов об аресте – за торговлю наркотиками – она молча вернула все Брунетти.
– Как тебе это нравится? – спросил он.
– Что?
– Вот это. – Он покачал папку на ладони, как будто взвешивал. – Тебе не кажется, что они ненормальные, эти мужики?
Она смерила его одним из своих долгих взглядов – полным презрения.
– Ненормальные – это те, кто им платит.