Владимир Степанович Губарев
Неизвестный Янгель. Создатель «Сатаны»
От автора
Он получил очень короткое письмо: «Самые радостные минуты, дни, годы с Вами!»
Из множества поздравлений, телеграмм, адресов это письмо стало для него самым дорогим, потому что было искренним и счастливым.
Ему показалось, что все еще впереди, и вновь вернутся счастливые дни, которых, к сожалению, в жизни у него случалось совсем немного. И вот теперь новая надежда…
Однако в разгар юбилейных торжеств сердце неожиданно остановилось. Навсегда.
Академику М.К. Янгелю в этот день исполнилось 60 лет.
А через несколько дней президент Академии наук СССР академик М.В. Келдыш подведет итоги Главного конструктора. Он скажет о нем так:
«Неоценим личный вклад академика Янгеля в науку. Он много сделал для развития новых важнейших направлений ракетно-космической техники, сыграл огромную роль в обеспечении передового положения, которое занял в этой области Советский Союз. Для осуществления и развития его научных и технических идей партия и правительство доверили ему руководство крупнейшим конструкторским бюро. Все свои силы, весь свой талант замечательного ученого и энтузиаста ракетно-космической техники и пламенного патриота он отдал своему делу».
Мстислав Всеволодович ничего конкретного не мог сказать о том, чем именно занимался академик Янгель. Он не имел права назвать даже город, где работало КБ, которое возглавлял Янгель, и за что ему дважды присваивалось звание Героя Социалистического труда и присуждались Ленинская и Государственная премии. Конечно же, Келдыш прекрасно знал, чем страна обязана академику Янгелю, но «завеса секретности» висела не только над рядовыми инженерами из «ящиков», но и руководителями страны.
Я попытался прорваться сквозь эту стену тотальной секретности.
В те годы существовала цензура – не только общая, но и специальная, «ракетно-космическая». Она возникла вскоре после полета Юрия Гагарина, и мы, журналисты, аккредитованные на космодроме и Центре управления пролетами, обязаны были все написанные материалы предоставлять этим «космическим цензорам». Их «добро» было необходимо для публикации в открытой печати. Там работали вполне приличные люди, некоторые из них были даже приятелями, так как мы контактировали с ними почти ежедневно, и не только в Москве, но и на космодромах и в Центрах управления полетами. За то, что они нас читали и «консультировали», они зарплату получали… Итак, я положил на стол «космическим цензорам» очерки об академике М.К. Янгеле под названием «Конструктор». Они прочитали, сказали, что понравилось, но так как фамилия Янгель нигде и никогда не упоминалась, то «такого Главного конструктора не существует»! Отказ в визировании был категорический.
Что делать? Меня заверили, что все попытки добиться разрешения на публикацию абсолютно безнадежны… И тогда я написал короткое письмо и отправил текст очерков секретарю ЦК КПСС Д.Ф.Устинову. Приблизительно через неделю мне раздался звонок из Оборонного отдела ЦК, попросили приехать к заведующему сектором Б.А.Строганову. В назначенное время я открыл дверь кабинета и увидел там хозяина и М.А.Морозова, который работал в Отделе пропаганды ЦК и курировал там «космическую тематику».
На столе лежали гранки очерков, которые я посылал Устинову. Они пестрели красными пометками. Их было столь много, что в глазах зарябило…
«Я согласен!» – тут же заявил я.
«Хоть посмотри на наши замечания», – сказал Строганов. Мне показалось, что он не ожидал такой реакции – был уверен, что я, как обычно, буду оспаривать каждое замечание.
«Согласен!» – повторил я.
Серия очерков публиковалась в Комсомолке. Реакция на них была очень хорошая, об этом знали не только в газете, но и в ЦК партии. А потому при подготовке книги я полностью восстановил все вычеркнутое ранее…
Так был «рассекречен» очередной Главный конструктор.
Впрочем, для меня Михаил Кузьмич стал «открытым» намного раньше…
Вновь еду к отцу. Так уж случается, что в трудные и в радостные для меня дни я отправляюсь в крохотный домик рыбаков на Истринском водохранилище, где добрый десяток лет работал отец. Когда отец был помоложе, покрепче, мы садились в лотку, отплывали к островам, почему-то именуемым «Дарданеллами», и, забросив удочки, разговаривали. Иногда отец рассказывал о летной школе, о днях войны, о своих товарищах, которые летали в небе Кубани и Берлина, о первых реактивных самолетах…
Потом отец уже не мог ездить со мной на рыбалку – сказывались старые раны. Однако летними вечерами в крохотной комнатке по-прежнему собирались несколько человек. Каждого из них я хорошо знаю. Вот тот, с одной рукой, горел в танке. Он не охотится и не ловит рыбу, но ловко помогает отцу по хозяйству, а потом часами сидит на берегу и смотрит на воду. Тот, что стоит у окна, летал в Испании. Шумный, грузный мужчина, он первым катапультировался с реактивного самолета…