Насилий и грабежей в Венгрии наверняка, было гораздо больше, чем 144. Очевидно, Жуков говорил только о тех эпизодах, которые стали предметом судебного разбирательства. Мне самому довелось в середине 70-х годов беседовать с одним хромым ветераном венгерской кампании 56-го года. Ветеран торговал пивом на одной из московских улиц и находился едва ли не в перманентном состоянии алкогольного похмелья. Тем не менее, узнав, что мы с товарищами недавно побывали в Венгрии, он охотно вступил в разговор: «Ты такой венгерский город Капошвар знаешь?» Город я знал и даже бывал в нем. «Мне там ногу и прострелили. Ну, ничего, зато я из Венгрии шесть костюмов вывез…», — светло улыбаясь, закончил свои воспоминания продавец пива, за свои подвиги на мануфактурном фронте ни к какой ответственности явно не привлекавшийся. Думаю, что на самом деле случаи мародерства среди советских военнослужащих в Венгрии исчислялись тысячами, но далеко не обо всех из них докладывали даже командирам полков, а уж тем более Жукову. Сам же Георгий Константинович никогда не высказал сожаления, что его войска выполняли карательные по существу функции. Для него венгерское восстание было контрреволюционным мятежом, направленным против коммунистических идеалов. В эти идеалы маршал заставлял себя верить, иначе трудно было бы служить партии большевиков, а военная служба составляла для него смысл жизни.
1 декабря 1956 года Жуков в четвертый раз был удостоен звания Героя Советского Союза. Официально — в связи с 60-летием со дня рождения. Но народная молва связывала четвертую Золотую Звезду маршала с успехом венгерского похода. «Недостатки в воспитании личного состава» Георгию Константиновичу на этот раз в вину не поставили.
На совещании в декабре 56-го Жуков изложил свое видение советской военной доктрины: «Танками мы будем обеспечены на 90 процентов в 1960 году. Я сторонник тяжелых танков. Нужно иметь в виду, что главный театр военных действий — Европа. Здесь будет решена судьба мира. И мы должны выйти в такой организации, чтобы наверняка разгромить противника… Нужно быстрее создавать подвижную ракетную систему С-75 (прабабушку знаменитой сегодняшней С-300. — Б. С.). Эта система может сыграть свою роль и при отсутствии в известных условиях истребительной авиации… К 1960 году вооружить танковую армию подвижной ракетной системой С-75…». А на разборе командно-штабных учений «Днепр» в августе 1956 года маршал утверждал: «Наши командные кадры, наши штабы должны пытливо изучать современный характер начального периода войны, новейшие способы действий противника в условиях применения атомного оружия, с тем чтобы умело противопоставить противнику свои уничтожающие удары, если противником будет развязана война… В современных условиях захват и удержание инициативы в начальный период войны в большей мере, чем когда-либо, зависит от господства в воздухе. Особое место в операциях начального периода войны занимает внезапность».
Чувствуется, что Жуков по-прежнему мыслил категориями Второй мировой войны. Мечтал о тяжелых танках, которые будут громить противника в Западной Европе, искал способы, как преодолеть преимущество стран НАТО в авиации. И уповал на внезапность. Но ведь на внезапность может надеяться только тот, кто собирается ударить первым.
Маршал не понял, что с появлением ядерного оружия характер войны коренным образом изменился. Теперь военное столкновение двух сверхдержав, СССР и США, не могло не сопровождаться применением атомных и водородных бомб. В то время американская стратегическая авиация неизмеримо превосходила советскую. Межконтинентальные баллистические ракеты только разрабатывались. Советская Армия не располагала средствами для ядерного удара по американской территории, тогда как американские бомбардировщики с баз в Европе без труда могли достичь территории СССР, тем более что эффективные зенитные средства против них еще только разрабатывались. И внезапность первого ядерного удара большой роли не играла. Ядерное оружие было еще слишком неточным, чтобы лишить противника средств к ответному удару. А вторжение советских танков в Западную Европу неизбежно привело бы к введению в действие американского плана «Дропшот», предусматривавшего бомбардировку крупнейших советских городов 300 атомными и 29 тысячами тонн обычных бомб.
Хрущев начинал понимать, что время победных маршей многомиллионных армий безвозвратно канула в прошлое. Никита Сергеевич стремился сократить численность армии, сделав упор на ядерные силы, авиацию и только-только начавшие создаваться ракеты как средства доставки ядерных и термоядерных зарядов и борьбы с авиацией противника. В мемуарах он признавал: «По-настоящему мы не могли тогда угрожать даже чужим базам, которые расположились вокруг Советского Союза. Корейская война показала, что МИГ-15 по скорости отстает от американского истребителя. Наш народ, уставший от войны и изголодавшийся, нуждался в том, чтобы его накормили, одели и удовлетворили другие бытовые потребности. К сожалению, промышленный потенциал СССР уступал американскому (и еще как уступал, в середине 80-х, по моим оценкам, в 6 раз, а в середине 50-х, быть может, — и в 10. — Б. С.), а ведь он — главное в войне. Современная война — война моторов, электронной техники, умов ученых. Кто лучше и быстрее создаст новые виды вооружения? Мы пока уступали потенциальному противнику».
Учтем, что Соединенные Штаты нападать на Советский Союз не собирались, в то время как Хрущев, подобно Сталину, все еще лелеял надежды «закопать капитализм в землю». Никита Сергеевич для этой благородной цели рассчитывал привлечь на свою сторону страны, освободившиеся от колониальной зависимости. Для обеспечения господства в Восточной Европе и прикрытия активной политики в Азии, Африке и Латинской Америки требовался паритет с США, только теперь уже ракетно-ядерный. Новая гонка вооружений, начавшаяся при Хрущеве, оказалась не менее разорительной, чем соревнование по традиционным вооружениям и ядерный проект при Сталине. При Брежневе возобновилась еще и гонка по обычным сухопутным и морским вооружениям, что в итоге к концу 80-х окончательно подорвало советскую экономику.