Поэтому она стоически переносила все загулы мужа после смерти свекра. Только в последние дни перед смертью Фуна попыталась его остановить. Усовестить вряд ли, но хотя бы попытаться изменить его образ жизни. Но Торксы всегда были упрямы, и Фун не был исключением.
И тогда Дебора решилась на отчаянный шаг. Именно она убила Фуна! Обставив это так, что как будто он сам покончил с собой! Откуда силы взялись, она даже не представляла. А когда все закончилось, она несколько часов сидела рядом с повешенным телом в какой-то прострации. Ее, кстати, так и нашли. Но даже подумать никто не мог, что это сделала именно она!
Она понадеялась на золото, которое находилось у Хранителей, но оказалось, что и они бывают бесчестны. Но теперь уже поздно что-либо менять, теперь остается только жить тем, кто будет жить. И она попросила сына не возвращаться сюда после ее смерти. Здесь он больше не найдет ни приюта, ни успокоения, ни счастья. Она виновата перед ним, но если бы можно было что изменить, то она поменяла бы единственную вещь в своей жизни: никогда бы не стала выходить замуж за Фуна Торкса! Это не принесло ей счастье и не спасло ее семью, семью Леко, от разорения и от ранней смерти.
Потом они молчали, может, всего минут десять, а может, целую вечность, только руки их соединял исповедальный четверной крест, а глаза говорили о многом и ни о чем. Они просто смотрели друг на друга и молчали.
А по прошествии этого времени, мига, вечности Дебора сделала последний вздох, закрыла глаза и умерла. Спокойно, без напряжения и с улыбкой на устах.
Эта улыбка, кстати, вызвала напряжение у похоронных людей, пришедших подготовить тело Деборы в последний путь. Две женщины и один мужчина. Вот он и пытался эту улыбку убрать с ее лица, слишком неуместна она для мертвого человека. Впрочем, все и так было не совсем правильно. Смерть не красит, но Дебору смерть не изменила. Как будто заснула. Но эта улыбка…
Он пытался убрать эту улыбку, согнать с лица. Но не проходило и нескольких минут, как улыбка появлялась вновь! Это привело похоронных людей в замешательство, и они вызвали и целителя, и священника, чтобы они окончательно подтвердили смерть женщины. Они подтвердили, и вот тут улыбка как-то сама собой исчезла. Но Сатр мог поклясться, что перед огнем он проводил мать в последний путь до Огненного погоста, до печи, и эта улыбка возникла вновь на мгновение, и только огонь поглотил ее окончательно.
Еще три дня прощания Сатр так же неотлучно находился возле тела матери. Совсем неотлучно, он даже не помнил, ел ли он, ходил ли по нужде, вообще что-либо делал. Просто сидел. Вокруг чего-то происходило, кто-то приходил, уходил, слышался голос священника, поминальные молитвы, свечи то загорались, то кто-то менял огарки на новые длинные, пахнущие воском. А он как и не здесь был, а где-то далеко-далеко.
Нет. Умирать он не собирался. Даже мысли не было о самоубийстве. Правда, мыслей, что делать дальше, тоже не было. Но он сдержал слово, данное матери. Он не вернулся к Торксам. Он проводил тело матери до Огненного погоста, а потом упросил служителей – он уже не помнил, но вроде три дня провел рядом с погостом в ожидании понедельника, – чтобы те выдали ему пепел от сгоревших тел. Ему было безразлично, что пепел был не только его матери. Главное было то, что там был пепел его матери!
А потом он куда-то шел, наконец-то он куда-то шел, а не сидел и ждал с урной, с прахом. Долго шел. А когда остановился, с удивлением обнаружил себя на руинах Алхимического замка!
Здесь никого не было, поэтому никто не мог остановить Сатра. А он уже понял, что ему следует делать дальше!
Но сначала он простился с матерью. Подошел к пологому берегу реки, открыл урну с прахом и рукой, забирая горсти пепла, рассыпал его над водой. Когда последняя щепоть оказалась в воде, вздохнул, перекрестился. Постоял немного и направился в сторону замка.
Со дня смерти Бана Торкса здесь почти ничего не изменилось. Стало более пустынно, несмотря на руины от взрыва, и как-то холодно и уныло. Конечно, после Лета Сигизмунда холод начинал усиливаться. Но рядом с руинами, кажется, было еще холоднее, чем просто в пространстве вне замка.
Сатр обладал великолепной памятью, заметил он это рано, заметил и дед. Поэтому один раз сказанное или показанное, дорога какая-нибудь, место откладывались у него в памяти надолго, если не навсегда. И сейчас он хотел воспользоваться своей памятью.
За пару натир до гибели дед показал Сатру одно место в подземельях замка. Сказал, что об этом месте никто не знает, кроме самого Бана Торкса, и вот теперь и Сатра, как его наследника. Правда, показать показал, но вот что в нем особенного, так и не сказал. Только фразу одну: