Заканчиваю это послание, радуясь, что у меня такой прекрасный ученик и… сын…
С уважением, твой Учитель.
Постскриптум. Да, если все-таки передумаешь, то оставляю тебе адрес нотариуса.
А ты думал, я без запасного плана?
Но чует мое сердце, когда ты с ним встретишься, тебе это больше не понадобится…
Удачи тебе, сын мой, и пусть хранит тебя Великий Скирия».
Нэй усмехнулся.
Учитель, как всегда, в своем репертуаре. И похвалит и тут же на землю вернет…
Нэй аккуратно сложил два письма и засунул их во внутренний карман жилета-разгрузки. Не из-за адреса, а из-за памяти.
На память о лучших людях в его жизни, пусть им так не казалось. Главное – он так считает.
Дверь неожиданно скрипнула, и в проеме появилось лицо Селистера, но тут же пропало, как нашкодивший школьник, но Нэй успел окликнуть:
– Заходи! Это все-таки твой кабинет.
Редко можно было видеть Селистера смущенным, сегодня был как раз такой случай:
– Да я подумал, что ты еще не разобрался со своими демонами. Сидишь такой задумчивый, решил не мешать просто.
– Разобрался, – вздохнул.
Селистер прошел в кабинет и сел в кресло напротив Нэя:
– Все хорошо?
– Да. Просто иногда послания из прошлого вызывают странные мысли и странные желания.
– Не вовремя?
Нэй улыбнулся:
– Что-то в этом роде, – посмотрел на огонь и снова на Селистера, и серьезно: – Райса беременна?
Целитель повел бровью, хмыкнул:
– Ничего от тебя не скроется.
– Шестая натира?
– Восьмая, но с ней все хорошо, и беременность протекает нормально, несмотря на возраст и некоторую специфичность ее прошлой работы.
Нэй понимающе кивнул:
– Известно, кто отец? – конечно, не он был отцом.
Селистер несколько смутился:
– Честно говоря, нет. Это, скорее всего, залет (брови Нэя при этих словах удивленно вскинулись), неожиданный и совершенно не просчитанный. Как она мне сказала, не думала, не гадала, но всегда мечтала.
– Забыла выпить отвар Каприлеса?
Селистер пожал плечами:
– Она многое говорит, но многое и скрывает в разговорах. А я не настаиваю, мне главное ее здоровье – как психическое, так и телесное. Знаю только, что она предполагает, кто отец, но выяснять с ним отношения не будет, так как сама виновата. И… – он усмехнулся. – И просила меня тебе ничего не говорить. Но, как я понимаю, ты уже в курсе.
– С ней точно все хорошо?
– Да. Как я и сказал, беременность протекает вполне нормально.
– Ну, тогда мы просто ограничимся простым, но очень серьезным разговором, – и улыбнулся.
– Часов через восемь. Она старается придерживаться распорядка, который я ей предписал, но это у нее плохо получается, поэтому она и приходит ко мне, чтобы отдохнуть. Я ввел ее в лечебный сон. Кстати, тебе тоже не помешает.
– Нет! – Нэй затряс руками. – На дембель я только и делал, что пил и спал. Натиру целую весь распорядок насмарку. Потом, конечно, кое-как восстановился, но все равно дурно до сих пор себя чувствую. Поэтому мне что-нибудь более веселое или просто ауру подлатать.
Селистер хохотнул:
– Ауру подлатать… – мотнул головой, еще раз улыбнулся и повторил: – Ауру подлатать… – встал. – Пойдем в процедурный, посмотрю твою ауру… вооруженным глазом.
10. Милый дом
Середина января (ур) 1439 года от Пришествия Скирии…
Орса
Нэй уже третий раз обходил дом.
Дом большой, двухэтажный, квадратный по сторонам периметра. Мрачный и неприветливый. Но вот именно его Нэй и решил купить.
Позади него семенил мастер Трумп – хозяин конторы, которая этот дом продавала. И если лицо у Нэя было задумчивое, то у мастера Трумпа удивленно-озадаченное.
Этот дом никто никогда не смотрел и покупать не собирался. Точнее, смотреть его возможности не было. Ключи были, но дом просто никого в себя не впускал, вот не открывались двери, и все тут. А покупатель не находился из-за странных историй о доме: то ли здесь убийства произошли, то ли привидения жили (на самом деле, привидений, добрых привидений, люди любили, но недобрых опасались, мало ли, что они удумают или учудят).
Пятьдесят лет как дом пустовал. Как старые хозяева выехали из дома, продав его конторе, тогда еще отцу мастера Трумпа, за двадцать тысяч дукатов, вот с тех пор на этот дом желающих и не находилось. Видимо, цена в тридцать тысяч, которую выставил отец, оказалась слишком большой. Поэтому ее уже давно снизили до пятнадцати. Хм… Хотя на плакате все те же тридцать тысяч нарисованы.