и сжимается всё живое, и распадается вместе на элементы, и никогда
не оставит тебя в покое, черствые булки оставлены с перемен, ты
хочешь такой, как все, и умней немного, и красивей, как Снегурочка,
что с бигборда всем улыбается равно, но всё для Бога ясно давно –
и могла бы звучать ты гордо, и отличаться чем-нибудь, и ценить бы
только спокойствие, выданное по праву, не примерять свое белое до
женитьбы этого мальчика, не примерять оправу. Выкрали бедную
девушку из кармана и отнесли к учителю на пригорок, если по
звездам, то было еще так рано, чтобы понять, как будет батон твой
горек.
Скажет себе: «Отправляйся в свою Тарусу, комнату выбей, судьбу,
возведенную в ранг, в нашем Берлине нет места дурному вкусу,
на шоколадных медалях был Sturm und Drang – съели давно», в
орфографии новой тонок, робок, что юноша бледный, bon appétit,
греет нужда в осмеянии так с пеленок, ложкой серебряной по
кабакам звенит, скажет соседям – пора отслужить молебен, силы
подъездные вынести на крыльцо, плошки и катышки, прячется,
непотребен, от непрямых лучей, но сжимать кольцо будут так долго,
что жизнь перейти по кругу даже успеешь, периметр не оправдав,
тянется улица Мира, простить друг другу кроличьи лапки и то,
что держал удав на расстоянии вытянутой каретки, и не вписал
в реестр расстановки сил, наши прощания так бесполезно редки
– прятал пенал и портфель за тобой носил, прятал урюк и старые
фото в рамах, новые фото, что старым и не чета, и по ночам твердил
о Прекрасных дамах – жалости нет у них, нет у них ни черта, руку
протянешь – живут своей жизнью тела, полого тела при полной своей
луне, встала, ушла, на конфетное сердце села и соответствует воле
своей вполне. Скажет себе: «В тридевятое царство метя, будешь на
солнышке за ободком лежать, и пионер-герой добрый мальчик Петя
из-за забора тянется, словно тать, смотрит застенчиво, галстуком
греет шею, изобретает новый велосипед, я ведь с годами тоже не
хорошею, всем рассказала: «Больше спасенья нет», так они все
поверили, встали строем, поодиночке, каждому пятьдесят, пашем
и сеем, и даже немного строим, не отвечаем за волка и поросят. Так
они все поверили, стройным маршем по околоткам подземной своей
земли тянут печальную, машет гвоздикой Гаршин, до кольцевой
бесплатно не подвезли.
108
Никто не предложит кофе из жженой ржи, не будет держать
109
буханку
над парапетом, «пройдемте, сударыня», в рамках себя держи
реформенной повести об окончаньи света, расходовать топливо,
освободить крестьян, оставить на память три локона во входящих, и
будет весна, и конечно извозчик пьян, из бывших, из будущих, даже
из настоящих. Расходовать топливо, верить, что всё пройдет – тогда
для чего держать его под буфетом, пройдемте, сударыня, будет всему
черед, давно не пускали сюда со своим билетом, а вас пропустили,
идете, куда не глядят за вами глаза, унесенные ветром пустыни, и
видите небо, и свет, и отряд октябрят, потом ледостав и подледную