- Ты спланировал все это?
- Шутишь, что ли? Зачем мне это надо? Я никогда не строю сложных планов. Моя работа проста, и я с ней отлично справляюсь. Это ты все запутал, Соломон. Множество людей и событий. Впрочем, я немного помог тебе с Бобелем. Виноват.
- Энглин убило его не по своей воле, ведь так?
У Соломона возникает ощущение, что человек за его спиной улыбается. Он каким-то образом даже видит эту улыбку, тонкую и усталую.
- Конечно. Это был мой страховочный трюк. Еще одна маленькая нейро-хлопушка. Бобель никогда не причинял мне беспокойства, но когда-то он мог стать проблемой. Слишком уж пекся о наследстве Форда. К нему самому я подобраться не смог, слишком уж он осторожен. Поэтому я оставил его прелестному ассистенту небольшой подарок. Тайный, разумеется. В этом тоже есть ирония – нейро-вандал даже не подозревал, что сам является носителем уникального дара. Я запрограммировал его на ненависть. Не очень-то хорошо для подарка, а? Наверно, невежливо дарить человеку ненависть?..
- И каким был код в этот раз?
- «Свиная голова».
- Личный код для бомбы Энглин?
- Ага. Услышав кодовые слова, Энглин попросту испытало ослепляющую ненависть к своему патрону. Как уместно, что в этот момент у него было оружие!
- Забавно, - говорит Соломон, наблюдая за тем, как на краю неба сумерки медленно густеют, придавливая дома. Если бы они были материальными, камень уже треснул бы и рассыпался. Но это всего лишь оптический эффект. Никого еще не убил оптический эффект.
- Что тебе кажется забавным, Соломон?
- Как тяжело быть именно тем, кем кажешься. Из всех собравшихся ни один не был тем, за кого я его принимал. Баросса не был взломщиком, Бобель не был членом Мафии, Маркес не был обычным детективом, а Энглин не было простым нейро-вандалом. Да и ты…
Коротышка Лью смеется. Но не издевательским смехом «Пана», а одобрительно, почти мелодично.
- Мы живем в мире иллюзий, Соломон. Здесь ничего не бывает правдивым. Тени. И слишком много звезд. Это все нейро-софт. Ядовитый сок проклятых времен.
- Ты ведь не…
- Разумеется. Я никогда его не использовал.
- Страшно?
- Страшно. Это ведь страшная вещь, Соломон. Она превращает человека во что-то… нечеловеческое. Что-то завораживающее и жуткое. Во что-то другое. И изменить это невозможно. Можно лишь следить за тем, что происходит. Самое обидное в достоинстве зрячего то, что приходится провожать взглядом уходящих. Им проще. Они не видят, куда идут. А ты видишь, но что ты можешь сделать, кроме как смотреть им в спину?..
- Значит, ты…
Коротышка Лью вновь не дает ему закончить.
- Да. Просто ставлю опыты. Я ученый. Не палач, не психопат, не убийца. Я изучаю человеческую душу или то, что от нее осталось. Проверяю, как далеко люди могут зайти. И смогут ли вернуться обратно. Способны ли люди отказаться от своих нейро-паразитов или они настолько глубоко вплелись в наше сознание, в нашу цивилизацию, что гибель паразита влечет смерть хозяина?.. И еще - не перешло ли человечество ту черту невозврата, за которым оно перестанет быть человечеством, а станет бесконечно распространяющейся нейро-культурой сродни грибам.
- И что говорят исследования? – Соломон усмехается, чувствуя, как ночь набрасывает ему на плечи свой холодный плащ, - Как далеко мы можем зайти?
- Слишком далеко, - вздыхает Коротышка Лью, - Недоверие к нейро-софту осталось в прошлом, наш естественный защитный механизм больше не работает. Как бы сказать… Мы теперь не боимся ходить по темным тропинкам. И редко задумываемся о том, как далеко эти тропинки уводят нас от садовой калитки… Извини, я просто болтаю. Ты один из немногих людей, способных меня понять. В Фуджитсу, например, только ты и способен. Остальные не выдерживают. Ломаются. И неудивительно. Я стаскиваю с них все то, что они на себя навьючили - от страха, от бессилия, от зависти. Это огромный стресс, убийственный. Как оказалось, справиться с этим человеческая психика почти не в состоянии. Люди ведь так привыкают к тому, что тащат. Оказавшись без ноши, они чувствуют себя беспомощными и голыми, не замечая того, что творится вокруг. И больше ни о чем не могут думать. Это сродни ломки у наркоманов. Только во сто крат болезненнее.
- Тогда почему ты даешь им срок?
- Срок? – искренне удивляется Коротышка Лью.
- Ты же отмеряешь им жизнь. Почему максимум семь дней? Боишься вести опыт до конца? Хочешь его контролировать?
Коротышка Лью вновь гортанно смеется. Сейчас он действительно похож на «Пака», которым никогда не был.