- И чем мы заполняем эти книги? Чужими чувствами и придуманными другими людьми эмоциями? Во что эта книга превратится, если не глядя вырывать из нее листы и заменять теми, что тебе нравятся? Книга ведь тем и хороша, что имеет жестко заданный автором порядок прочтения. Вырви одну страницу из начала, одну из конца, перепиши половину как тебе угодно – и эта книга будет годна только на розжиг костра.
- Это прозвучало бы даже трогательно, будь меньше патетики в голосе, старик. Ты просто хандришь, вот что. Ну и раскис немного.
- Сейчас посоветуешь мне нейро-модуль для оптимизма? – кисло улыбнулся Соломон.
Баросса подмигнул ему.
- Ничуть. Если все вокруг станут веселы и спокойны, мне станет скучно. Ставь «Твид, табак и страсть». Порадуй жену и вспомни молодость. Тогда и над провальными делами чахнуть перестанешь.
Баросса был прав, Соломон и сам это понимал, сопротивляясь больше по привычке, чем из серьезной необходимости. К тому же он отлично понимал уязвимость своей позиции. Нежелание менять свойства собственной личности всегда можно объяснить затаенным страхом перед нейро-коррекцией. Говорят, если человек боится врачей, его не затащишь в больницу, даже когда он окажется на пороге смерти…
«Я не боюсь нейро-модулей, - подумал Соломон, глядя как Барроса, дурачась, крутит старую папку, - У меня сорок шесть дырок в мозгу. И к тому моменту, когда я выйду на пенсию, станет еще больше. На две, или на пятнадцать, или на сорок. Возможно, когда-нибудь я буду вспоминать себя сегодняшнего и чувствовать себя совершенно другим человеком. Да и быть им».
- Ты прав, приятель. Я просто не в духе. Знаешь, первый нейро-модуль мне поставили в восемь лет. Меня укусила оса. Даже не помню, как она меня укусила, но помню, что было очень больно. Ужасно больно. Я расплакался и с тех пор стал ужасно бояться ос. Стоило только увидеть осу или услышать жужжание, как я цепенел от страха. Родители посовещались и на день рожденья подарил мне первый нейро-модуль. Тогда я не очень понимал, что это такое, но они объяснили, что в нем нет ничего опасного. Я просто сяду в удобное кресло, на секунду закрою глаза, а когда открою их – перестану бояться ос. Так и произошло. С тех я уже много лет не боюсь ос. Они мне совершенно безразличны. Я даже могу держать осу на ладони. Стал ли я лучше в тот момент, когда цепь неконтролируемых событий вызвала у меня стабильный приобретенный рефлекс, заставляющий бояться до одури? Стал ли я хуже, когда заменил его тем, что счел более нужным?
- И каков вывод эксперта? – с улыбкой спросил Баросса.
Соломон почувствовал, что готов улыбнуться в ответ.
- Вывод прост – нечего искать смысл там, где его не может быть. В каком порядке бы ты ни расставлял листы в книге, обложка-то останется прежней.
- Молодец. Ты не из тех, кто умеет долго предаваться апатии. А теперь давай выберемся из этой обители тлена. Кажется, я уже заработал жесточайшую аллергию на пыль. Держи.
Баросса бросил папку, которую крутил в руках, на стол и рассмеялся тому, как неуклюже Соломон попытался ее поймать. От удара папка раскрылась и исписанные листы бумаги разлетелись по кабинету раненными трепещущими птицами. Соломон стал поспешно собирать их.
Что ж, нейро-модуль – так нейро-модуль. Сорок шесть или сорок семь – велика ли разница? Если Анне нужна чувственность, как на экране, он, Соломон Пять, вполне может ее предоставить. Потому что человек – всего лишь книга…
Рука, держащая один из исписанных листов, замерла. Соломон сам не сразу сообразил, отчего это произошло, и лишь спустя мгновенье или два понял, что уже читает какой-то текст, написанный незнакомой рукой. Должно быть, пока он предавался размышлениям, глаз рефлекторно выхватил из угловатых закорючек что-то осмысленное и нужное. Что-то, что мозг пока еще не успел проанализировать. Что-то, что…
- Чего застыл? – спросил от двери Баросса, - Сашими, помнишь? Впрочем, если ты окончательно перешел на питание бумажной пылью…
Соломон даже не услышал его. Отложил тот лист, что держал в руках, подхватил второй, затем третий.
- Великий Макаронный Монстр… - пробормотал он, лихорадочно раскладывая бумажные листы на столе, - Великий Ма… Нет, Баросса, дело Эмпирея Тодда не закрыто. Отнюдь не закрыто. Штука в том, что оно только начинается.
ГЛАВА 6
Коротышке Лью ужасно хотелось курить. Он теребил свою потертую трубку, перекидывал ее из руки в руку, даже посасывал чубук, но, натыкаясь на взгляд Бароссы, убирал ее в карман – чтобы через минуту вытащить вновь. В кабинете Бароссы, единственном помещении, где могли с относительным удобством расположиться четверо мужчин, курить было не принято.