Действительно. Это же просто нейро-бомба. Кусочек программного кода, застрявший между твоими извилинами и ждущий своего часа. Как старая морская мина, уютно устроившаяся между камней. Сколько лет она может дремать на дне, покрываясь водорослями, прежде чем услышит гул корабельных винтов?..
- Как она срабатывает?
- Очень просто. Ей нужен сигнал. Определенный сигнал. Любой. Как только поступает сигнал – бух! Это как радио-детонатор, который настроен на определенную волну.
- Бух! – Баросса нервно рассмеялся, - Бух! Вот уж, в самом деле, экая… А что может быть таким сигналом?
- Любая вещь. Определенная мысль, определенное чувство, определенное действие. Механизм программируется и его можно настроить как угодно. Ну, так мы слышали…
- Таймер, - Соломон едва не закашлялся, теперь уже по-настоящему, - Ради Томатной Девы, Баросса! Простейший таймер!.. Тот, кто грабил несчастных бедолаг, не забирал у них весь нейро-софт подчистую. Кое-что он им оставлял. Кое-что тикающее.
Впервые в жизни он увидел на лице Бароссы страх. Баросса никогда ничего не боялся, он был смел, силен и уверен в себе. Но сейчас он выглядел испуганным – лицо обрело нехороший, сродни свежему цементу, цвет, глаза расширились. Он, как и Соломон, слишком хорошо представлял, что может случиться, если такая штука окажется на улицах Фуджитсу. А она, судя по всему, там уже давно оказалась. Бух.
- Значит… кхм. Думаешь, наш нейро-псих обчищал людей, избавляя их от софта, но оставлял у них в голове бомбу, которая через какое-то время убивала их, причем их же собственными руками? – Баросса проговорил это медленно, как человек, надеющийся, что воспоминания о дурном сне развеются, стоит только разложить их по полочкам и подвергнуть простейшему логическому анализу.
- Да, приятель. У Эмпирея Тодда в голове могла быть своя бомба. И она была настроена на самоубийство.
- Нейро-софт не убивает людей, - не очень уверенно сказал Баросса, - Он контролирует эмоции, чувства, психологические раздражители…
- На самоубийства человека толкают именно чувства, а не интеллект. Представь себе, что в какой-то миг ты вдруг ощущаешь комбинированную, как многоступенчатая ракета, мысль – жизнь отвратительна. Наверно, какая-то дьявольская смесь из стыда, страха, отвращения, раскаянья, ненависти… И все это бьет тебе сюда, - Соломон похлопал себя по затылку, - Может, это длится всего несколько секунд. Но этого хватит, чтоб заставить тебя проломить стекло аудитории и вылететь в окно. Или прыгнуть под машину. Или перерезать ножом для бумаг вены прямо за письменным столом.
Баросса упрямо мотнул головой, как боксер-тяжеловес, получивший чувствительный кросс, но пытающийся сохранить равновесие.
- Время не совпадает. Вспомни свои бумажки, Соломон. Некоторые убивали себя через три дня после ограбления, другие, как Эмпирей Тодд, через пять. А некоторые и через семь или более.
- Уверен, это не случайность. Убийца выставлял таймер по-разному, чтобы никому не показалось странной закономерность среди самоубийц, которые вдруг сводят счеты с жизнью строго через пару дней после ограбления. Он специально программировал их на разное время смерти. Этот ублюдок говорил им, когда умереть, понимаешь? Он заводил их, как будильник. Он…
- Успокойся, Соломон, - тяжелая рука Бароссы мягко легла на плечо, и только тогда Соломон понял, что его трясет нервная дрожь, колючая и ледяная, - Скверную же кость ты откопал на заднем дворе, старик… И еще сквернее то, что это не просто кость, а целый, мать его, некрополь. Ладно, пошли. Вернемся в участок, там и раскидаем мысли по кучкам. Спасибо, Энглин. В этот раз ваша помощь была необычайно полезна.
- Мы все служим интересам Фуджитсу, - саркастично ответило то, даже не пытаясь скрыть насмешку, - Я просто выполняю свой долг гражданина.
Энглин не сделало попытки проводить детективов к двери. Просто сидело на кухонном табурете и смотрело им вслед. И Соломону, вспомнившему на пороге о правилах приличия, ужасно не хотелось поворачиваться, чтоб снова его увидеть. Есть вещи, которые лучше не видеть, даже если располагаются прямо у тебя за спиной.
Глаза человека, который провел на необитаемом острове тысячи лет. Так много, что уже и не понятно, остался ли он человеком.
- Доброго вечера, - сказал Соломон, не оборачиваясь, - И… и удачи вам.
Энглин не ответило.
И, пересчитывая подошвами ботинок поскрипывающие ступеньки ветхой лестницы, Соломон задумался о том, ждал ли он, в сущности, ответа.