Вот что означало быть «значительным» в применении к другому: быть включенным в круговую поруку заблуждений, к которым каждый привык считать себя непричастным.
И тут появляется Синтия Повски — дрожащая, задыхающаяся, бьющаяся в корчах, словно она перекатывала между ляжками мяч для сквоша...
— Еще?
— Па-жа-а-а-луй-у-ста...
Но что он сказал бы им?
«Нейл? Ах, этот психопат... Да, вчера мы здорово налакались у меня виски. Он даже концы отдал прямо у меня на диване».
И от него ждали этого?
Нет. Они не заслужили его доверия. И он никоим образом не собирался сдавать своего старинного и ближайшего друга. Сначала нужно поговорить с ним, выслушать, так сказать, вторую сторону.
А стороны всегда есть.
В дверь вчера позвонили в 19.58. Томас запомнил время так точно, потому что Рипли и Фрэнки умоляли его разрешить им посмотреть «Остина Пауэрса», который начинался ровно в восемь и шел весь ужин. Томас только загрузил посудомойку, а Фрэнки бушевал в гостиной, настоятельно требуя отмены родительского контроля.
Томас распахнул дверь, не переставая уговаривать Фрэнки, чтобы тот не гнал волну, и увидел Нейла. Нейл отмахивался от мошек и мотыльков, которые вились вокруг лампы над крыльцом.
— Какого черта тебя сюда занесло?
Нейл расцвел своей наиобольстительнейшей улыбкой, которая проникает дамам в самые трусики, и поднял над головой коричневый бумажный пакет. Одет он был в своем лучшем неописуемом стиле: шорты цвета хаки, индусские сандалии и черная рубашка — писк нанотехнологий! — со вставкой, на которой голая Мэрилин Монро беспрестанно плавала в черно-белом бассейне. Из-за тощего телосложения и бойкой, бесшабашной манеры вести себя он скорее напоминал студента младших курсов, рассчитывающего раздобыть немного травки, чем уважаемого нейрохирурга. Только лицо его было совсем иным. Несмотря на постоянную смену выражений, оно всегда наводило на мысль о каких-то незаживающих ранах или о чем-то невозмутимо возвышенном, словно в своем предшествовавшем воплощении Нейл был боксером или тибетским ламой.
Его мини-фургон маячил сзади, на подъездной дорожке.
— Возникла необходимость в жидкостной терапии, — заявил Нейл.
— Папа! — завопила Рипли своим самым злющим голосом. — Уже начинается!
— «Остин Пауэрc», — пояснил Томас.
— Потрясно, бэби, — сказал Нейл, хлопая его по плечу.
Через час до Томаса дошло, что он уже в стельку пьян.
Рипли свернулась клубочком на диванных подушках между ним и Нейлом: сон сморил ее мгновенно. Фрэнки сидел на полу, буквально пожирая глазами экран, и хохотал, когда Остин ловко уворачивался от пуль из хлебного мякиша.
— Не устал? — спросил Томас сына.
— Не-а-а-а.
Томас виновато посмотрел на Нейла.
— Я обещал посмотреть вместе с ними.
После развода дети стали особенно требовательны, когда речь шла про обещания. Порой Томас задавался вопросом, сколько грошовых клятв и обетов ему придется дать, чтобы выкарабкаться из ямы, которую они вырыли вместе с Норой.
Нейл расхохотался, кивнул на Фрэнки, который монотонно раскачивался, как героинщик, по мере того как фильм про Остина близился к концу.
— Только подумай, — сказал Нейл, — вот в эту самую минуту мозгом твоего сына целиком и полностью управляют сигналы извне.
Томас фыркнул, хотя не был уверен, что замечание такое уж смешное. Это была их старая, еще со времен колледжа, игра — описывать повседневные события в наукообразных терминах. Поскольку наука рассматривала все в понятиях количества и функции, а не качества и намерения, то описываемый ею мир мог показаться пугающе чуждым. Конечно, Нейл был совершенно прав: мозгом Фрэнки управляли сигналы извне. Но в то же время это был просто мальчишка, который в полном упоении смотрит какую-то бредятину по телевизору.
— И в любую минуту, — ответил Томас, — газообразные молекулы моей толстой кишки приведут в действие обонятельные рецепторы твоих ноздрей.
Нейл взглянул на него и нахмурился; в зрачках его отражался экран. Затем он рассмеялся и заткнул рот и нос своей нанотехнологичной рубашкой. Черно-белая Мэрилин распласталась возле пирамиды.
В комнате раздалась оглушительная пулеметная очередь. Фрэнки обернулся и, как он выражался, «насупленно» посмотрел на Томаса:
— Ну и навонял, папочка!
Томас поднес палец к губам.
— Тс-с-с! Ты же знаешь, что Рипли может и не такое выдать.
— Теперь у меня в ноздрях тоже молекулы! — с усмешкой сказал Фрэнки Нейлу. — Вонючки.
Но не весельем, а гневом сверкнули глаза Нейла, причем вспышка была такой быстрой, что Томас был уверен — ему померещилось.
Томас пожал плечами, полусонно улыбнулся, как человек, которому только что вынесли приговор.
— Это все из-за ланча в закусочной.
Уложив детей, или «маленьких Гедеонов», [9] как любил называть их Нейл, Томас нашел его в гостиной: тот рассматривал книжные полки. Ярко горел верхний свет, придавая плывшей брассом голой Мэрилин призрачный вид.
— Разновидность женофобии, не так ли? — кивнул Томас на рубашку.
Нейл обернулся, покачал головой и пожал плечом — его фирменный знак.
— Против натуры не попрешь.
Томас состроил гримасу.
— Где твоя книга? — спросил Нейл, озирая ландшафт корешков с названиями. Одни были потрепанные, обтерханные, другие выглядели как новенькие.
Томас недовольно поморщился, как всегда, когда упоминали его книгу.
— В подвале, вместе с другими.
— Понижение в должности? — улыбнулся Нейл.
Томас вновь уселся на диван, посмотрел на полные до краев стаканы виски, которые налил Нейл, но вместо этого сделал большой глоток пива.
— Так что новенького, Нейл? Как дела в Бетесде? [10]
Несмотря на всю привязанность к другу, Томаса раздражало, что из того всегда силком приходилось вытягивать подробности личной жизни. Это была неотъемлемая часть более масштабного неравенства, которое тенью влачилось за их отношениями. Нейл всегда был... уклончив, хотя и не скрытен до подозрительности. Скорее, в этом было нечто аристократическое, словно текущая в его жилах кровь давала ему право не раскрываться полностью.
Нейл отвернулся от полок. В свете лампы лицо его выглядело бледным и невыразительным.
— Да никак.
Томас поднял голову, сомневаясь, правильно ли понял друга.
— Ты ушел? Нейл, тебе следовало бы...
— Никуда я не ушел.
— Значит, вытурили?
— Просто я никогда не работал там. — Нейл помолчал. — Бетесда была, ну... Господи, не знаю, как и сказать, чтобы не получилась дешевка. Бетесда была, ну, скажем... просто прикрытием.
— Решил меня разыграть? — нахмурился Томас.
Смеясь, Нейл покачал головой. И простер руки — то ли как проповедник, то ли как политик.
— Нет, я серьезно. Моей ноги там никогда не было.
— Но тогда...
— Чем я занимался?
— Это что — шутка? — заморгал Томас — Значит, все это время ты врал про то, где работаешь? Нейл...
— Не совсем так, Паинька. Вернее, совсем не так. Лгать насчет Бетесды было частью моей работы.
— Частью твоей работы...
— Я работал на больших людей. На Агентство национальной безопасности. Если они приказывают тебе врать — ври, не важно кому, и да поможет тебе Господь, если ты этого не сделаешь.
— АНБ?
— Чертовски невероятно, правда? — снова расхохотался Нейл. — Я тайный агент, Паинька. Чертов ученый-невидимка! Цель — поставить с ног на голову всю технологию самого Господа Бога!