— Что мне насрать на его дух. Меня интересовало, что у него на уме. Я знал, что его воля всего лишь еще один нервный механизм и, когда она окажется вне игры, он как миленький выложит мне все, что интересует наших оперативников. И я был прав. К тому времени мы продвинулись уже гораздо дальше лишения сенсорных способностей. Используя разнообразные данные об исполнительных функциях мозга — ну, помнишь знаменитые эксперименты Роша по выяснению разницы между индивидами со слабой и сильной волей? — мы просто изолировали цепочки, ответственные за преступные замыслы, и перекрывали их. Это было так же просто, как щелкнуть выключателем. — Смех Нейла больше напоминал громкое фырканье. — Кто бы мог подумать?
— Что подумать?
— Что все наше долбаное «мозговое сканирование» так смехотворно далеко от истины. Зачем выдумывать машину для чтения мыслей, когда тебе всего-то нужно отключить пару цепочек — и человек сам все выложит.
Онемев, Томас воззрился на него. Нейл, его лучший друг, признавался, что он из плохих парней... Разве нет?
— Я... — начал Томас слабым голосом. — Не знаю, что сказать, не говоря уж — подумать.
— Что, заклинило?
Томас изучающе посмотрел на стоявший перед ним стакан, ободок которого светился отраженным светом:
— Все не так просто.
— Да брось ты, Паинька. Желания поднимаются из самых глубин нашего мозга. Это похоже на пластическую хирургию. Ты только подумай — целых пять мощных каналов Интернета целиком посвящены пластической хирургии. Эволюция приучила нас определять пригодность наших сородичей сугубо по внешнему виду. А раз уж техника позволяет нам манипулировать кожей и костями, то, значит, пришла очередь желаний. Старые табу постепенно стираются, и не успеешь опомниться, как пластическая хирургия, поставленная на промышленную основу, позволит нации избавиться от четверти биобалласта, а тем, кто так успешно будет перекраивать наши лица, понадобятся нейрохирургические пилы вместо таких безобидных карандашиков и щеточек. Если раньше мы не могли полностью осуществлять свои желания, то теперь человек сможет пересоздать, заново изваять себя. Генная инженерия. Или допинги в спорте. Называй как хочешь. Нейроманипуляция. Нейрокосметическая хирургия. И ты еще говоришь мне, что, по-твоему, этого можно избежать?
Томас пристально посмотрел на него и спокойно ответил:
— Нет... я говорю тебе, что, по-моему, это неверный путь.
Нейл пожал плечами и отвел взгляд.
— Если ты хочешь сказать, что большинство не одобрит этого, то ты прав. — В его глазах появился мрачный, угрожающий блеск. — А может, мне на это наплевать?
Томас налил еще по одной порции виски, не потому, что ему хотелось выпить, а потому, что это казалось безопаснее, чем отвечать. Забавно, как легко могли позабыться годы совместной учебы, как все напластования умствований оказывались шелухой и оставался мальчик с незажившей душевной раной, уязвленный и обманутый друг.
— Дана ли тебе власть десницы Божьей? — вдруг спросил Нейл, явно цитируя что-то.
Томас рассмеялся.
— Не понимаю.
— Это Им так запрограммировано, — сказал Нейл. — Так почему не прокатиться на халяву?
Хмель всегда был плохим товарищем в таких разговорах. Содержание влетало в одно ухо и вылетало в другое; в осадке оставались эмоции. Каким-то образом хмель делал острое тупым, а тупое острым.
— Почему ты рассказываешь мне все это сейчас? — спросил Томас.
— Потому, — ответил Нейл, вновь примеряя улыбку беззаботного весельчака. — Я ушел.
— Но... — Томас запнулся.
Внезапно его осенило, что Нейл не просто нарушает обязательство о неразглашении, за что может быть привлечен к уголовной ответственности. Он совершает предательство. Идет по канату над бездной...
Смертельной бездной.
— Всего и делов-то? — спросил Томас.
— Всего и делов.
— Не думал, что они позволяют таким парням уходить.
— Они и не позволяют.
— Но делают исключение... Например, для тебя.
Снова лукавая улыбка. Нейл провел пальцем по темной тесьме на обивке дивана.
— У них не было выбора.
— Не было выбора, — повторил Томас, со страхом глядя на стоящий перед ним неопорожненный стакан виски. — Почему?
— Потому что я подготовил почву, — ответил Нейл. — Все было спланировано давно, заранее.
Несмотря на хмельной туман, Томас вдруг почувствовал тревогу. Что-то подсказывало ему, что надо быть осторожным.
— Значит, ты действительно думаешь, что это неверно... я хочу сказать — то, чем ты занимался?
Нейл наклонился вперед, облокотился на колени, как баскетбольный тренер.
— Мир на грани, Паинька... Просто я первый переступил эту грань.
Томас понимал, что он имеет в виду, но почему-то решил, что лучше притвориться непонимающим.
— На грани? Какой грани?
Однако Нейл не купился.
— Дело в детях?
— О чем ты?
— Причина — в них?
— Какая причина?
— Причина того, что ты вернулся в Мир Диснея.
«Мир Диснея» — это было одно из их понятий, обозначавшее мир в понимании масс, мир, подернутый пеленой тщеславия, после того как тщеславие удовлетворено. Мир, зиждущийся скорей на психологической потребности, чем на физическом факте. Мир, населенный миллиардом героев, со сплошными хеппи-эндами, где не было места неизвестности, а идти наперекор собственным слабостям было уделом неудачников.
Гнев Томаса успел остыть.
— Ты напился, Нейл. Они здесь ни при чем.
— Знаешь, я с трудом припоминаю, каково это...
— С трудом припоминаешь что?
— Каково это — сидеть между двух стульев. Знаешь, во-первых, отцовская любовь — простейший способ, которым природа дурачит нас, теша надеждой на продление рода, иллюзией увековечить...
— Никто меня не дурачит... Слушай, Нейл, ты начинаешь всерьез меня злить...
— Не дурачит? Хм. Тогда скажи, почему ты любишь своего сына?
— Потому что это мой сын.
— И это объяснение?
Томас сверкнул глазами.
— Другого мне не надо.
— Конечно, другого тебе не надо, — сказал Нейл. — Эволюция по-другому и не совершается. Надо немало постараться, чтобы воспитать ребенка до возраста, когда он сможет размножаться.
Томас залпом выпил виски и стиснул зубы от отвращения и тревоги. Что, черт возьми, происходит?
— Из-за любви к детям, — продолжал Нейл, — ты тратишь на них огромные средства, обучаешь их, кормишь, защищаешь, ты даже умереть за них готов. Ты во всем потакаешь своим генам, при этом по причинам, не имеющим ничего общего с суровой реальностью естественного отбора. — Нейл нахмурился и снова откинулся на подушки. Зацепился ногами за край кофейного столика. — И по-твоему, это не называется «дурачить»?
— Мы по-разному описываем одно и то же, — ответил Томас. — С разных точек зрения.
Нейл прикончил остатки виски.
— Послушай-ка, — продолжал он, судорожно глотая воздух, — я ведь на твоей стороне, Паинька. Не ты ли посвятил целую главу тем способам, которыми мы заморачиваемся, чтобы чувствовать себя более комфортно? А как насчет занятий когнитивной психологией, которые ты вел? Не ты ли рассказывал мне, что потратил первые две недели, обсуждая отношения между личными интересами и потребностями общества? И неужели все фильмы, побуждавшие людей «следовать зову сердца», были просто иным способом, с помощью которого культура пыталась упрочить свой статус-кво?..
— Хватит! — крикнул Томас — О чем ты толкуешь, Нейл? Неужели ты действительно хочешь уговорить меня разлюбить собственных детей?
И снова Нейл пожал одним плечом.
— Просто к слову пришлось, — бесцеремонно и с убедительностью кошмара заявил он. Мэрилин продолжала свой бесплотный заплыв по его широкой груди. — Просто напоминаю о том, что тебе и без меня известно.
Лишившись дара речи, Томас сделал то, что делает любой, не находя нужных слов: включил телевизор. Свет в комнате автоматически убавился.
Томас чувствовал присутствие Нейла на диване слева. Нейл наблюдал за ним. На экране возникла до смерти надоевшая реклама кока-колы — «буль-буль», которая так нравилась детям. По комнате разлился холодный свет операционной. Нажимая на клавиши пульта, Томас перебрал несколько каналов новостей, позволяя телеболтунам заполнить напряженную паузу, возникшую в разговоре. Бурные выступления защитников окружающей среды во Франции. Ретроспектива причин китайского экономического кризиса. Поданная с дурным вкусом история недавней смерти Рэя Курцвейла. [15] Обвинения в адрес администрации «Уол-марта», [16] которая якобы установила скрытые камеры для наблюдения за служащими.