Убей меня —Нет, это не истерика.Поверь,Я все хорошо продумала.Убей –Я это приму с облегчением,Безумие? – Да,Но что сейчас не безумие?
Когда моя жизньРазбитым носом дышитКогда онаТечёт кровью по бёдрам,Убей меня –Это отличный выходУдарь меняХолодным ножом под рёбра…
Она оборвала песню резко. Мне показалось, что в ней должно быть что-то ещё.
— Что скажешь? — спросила она после паузы.
— Не дождёшься.
— Чего?
— Не буду я тебя убивать. Говно идея. Хотя текст сильный, ты молодец.
— С чего ты взял, что это мой?
— Чужие так не поют.
— Ты прав, мой. Всё-то ты видишь, всё-то ты чувствуешь, весь такой умный… Так какого чёрта ты тут?
— Я уже говорил.
— Да. Я тебе нравлюсь. Я помню.
— Это проблема?
— Ещё какая. Если бы ты просто хотел меня трахнуть, я бы тебе дала и разбежались бы. Пять минут потерпеть и свободна. Дольше терпела. Но тебе же не этого надо, да?
— Не этого.
— А больше у меня ничего нет.
— У тебя есть ты.
— Нет меня! — Лирания бросила гитару и вскочила с кровати. — Нет никакой чёртовой меня! Я мёртвая!
— Не вижу медицинских оснований констатировать смерть, — пошутил я неловко. — Я в этом разбираюсь, поверь.
— Знаешь, что, — сказала она решительно, — уходи. Ты хороший парень и крутой прем, но уходи.
— Почему?
— Я бы сказала, что ты мне не нравишься, добавила бы ещё каких-нибудь гадостей, но это будет нечестно. Ты мне нравишься. Но никаких отношений у нас не будет.
— Принято, — пожал плечами я, но с места не сдвинулся.
— Вот ты упрямый… Зачем ты так?
— Если бы я делал только то, что мне разрешают, я бы не был премом.
— Хорошо, — сказала Лирания. — Ты можешь остаться. Меня к тебе тянет, я перед тобой в долгу, я с тобой пересплю. Начнутся очередные мучительные, дико токсичные отношения, которых у меня хватало. Я буду презирать тебя, за то что ты такой добрый, презирать себя, за то, что тебя не достойна, мучить тебя истериками, мучить себя угрызениям совести, потом начну резаться, и все это будет набирать обороты до тех пор, пока ты не выдержишь и не пошлёшь меня ко всем чертям. После этого мы уже никогда не сможем смотреть друг на друга. Сейчас тебе кажется, что это не так, но поверь — результат гарантирован. Так что, остаёшься? Мне раздеваться?
— Нет, если ты так настроена, — отказался я. — Я уйду.
— И не пытайся больше за мной ухаживать, понял?
— Принято, — бросил я через плечо, выходя из комнаты.
Почему меня так тянет к надломленным?
***
— Можно войти? Это я.
— Заходи! — Шоня валяется на кровати в халате, волосы ещё влажные.
— У вершков офигенные бритвы, знаешь? — она задрала к потолку ногу и придирчиво её рассматривает.
— Мне, кажется, пока не нужно.
Я потрогал подбородок.
Девушка проводит по голени пальцем, проверяя качество эпиляции, халат сползает вниз, обнажая бедро так, что я отвожу взгляд.
— Скажи, прем, почему ты решил, что я девственница?
— Просто предположил. Угадал?
— Ага. В точку. А знаешь, почему?
— Рискну предположить, потому, что у тебя не было секса.
— Не, почему у меня секса не было? Все же после установки импланта начинают, чего тянуть-то.
— Почему?
— Смеяться не будешь?
— Постараюсь удержаться.
— Когда я доросла до мыслей о сексе, то решила, что мой первый раз будет роскошным. Не торопливый перепих с озабоченным прыщавым девственником в драном модуле, а настоящий романтический трах с опытным нежным любовником на роскошной кровати в шикарной комнате. И чтобы в окне Средка, которая далеко внизу. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул я.
Я стою у окна и смотрю на Средку, точнее, на отражение девушки в стекле.
— Меня даже «Поганкой» прозвали, потому что я никому не давала, и отшивать приходилось иногда жёстко. Но ты точно не девственник, кровать — лучше не придумаешь, комната — отпад, окно есть, Средка внизу. Сможешь быть достаточно нежным, чтобы не обломать мне мечту?
— Приложу все усилия.
Отражение в окне избавляется от халата, и когда я поворачиваюсь, то вижу, что её натуральный цвет — рыжий.
— Только не спеши, я немного нервничаю…
Я не спешу, я предельно нежен, и всё происходит наилучшим образом.
***
Ночью не могу уснуть, стою на балконе своей комнаты и смотрю на город. Это далеко не самая высокая башня, но видно достаточно, чтобы задуматься — а что, я, собственно, собираюсь со всем этим делать дальше?
Туман и неон сияют внизу, облака и луна вверху, посередине мерцают огни башен. Дмитрий прав — это красиво. Если смотреть из башен, а не с низов. Может быть, поэтому он поселился внизу — чтобы не терять из виду детали. А может быть, это было его ошибкой, потому что не видна перспектива. Не знаю. Я мало уделял внимания своему внезапному сыну, которого встретил уже взрослым и с которым мы так и не стали близкими людьми. Слишком разный жизненный опыт и слишком большой напряг. А теперь мне его чертовски не хватает.
Я никогда не собирался жить в этом мире. Всего лишь очередная командировка. Когда Дмитрий выбрал его для себя, я и не подумал поинтересоваться деталями. А когда меня занесло сюда снова, мне стало пятнадцать или шестнадцать, в общем — не до того. Гормоны и всё такое. В этом главная проблема. Не в гормонах, это, я надеюсь, пройдёт. В том, что мне категорически не хватает информации. Я вижу куски картины, но не вижу целого. Вот, к примеру, кланы. Представительница одного из них сначала хотела меня убить, потом пригласила к себе, а теперь, может быть, хочет убить снова. Но какова их функция в городе? Падальщики? Черви, выедающие отмершие части мегаполиса и возвращающие материалы во вторичный оборот? Я могу сходу придумать полдесятка более рациональных методов. И что с их детьми? Этот вопрос меня до сих пор гложет — я, пусть и в сложной ситуации, отказал им в помощи. Это грузит мою и так много чем отягощённую совесть.
— Братик Док? Ты тут?
Нагма стоит в дверях балкона и таращит на меня заспанные гляделки.
— Ты чего не спишь, колбаса?
— Проснулась, всё не так, не поняла где я, испугалась. Пошла тебя искать, а тебя нет.
— Вышел подышать, не спится.
— Я лягу у тебя?
— Ложись. Посидеть с тобой?
— Пожалуйста.
Нагма ввинтилась ногами вперёд под одеяло, я полуприлёг рядом, опираясь спиной на мягкую стену. Спальная ячейка тут очень комфортная, не то что в низах. Девочка пристроилась поближе, закинула, как она любит, на меня руку и ногу, засопела уютно.
— Хорошо, когда ты рядом, — сказала она тихо. — Сразу спокойно так.
Я погладил её по растрёпанной головёнке.
— Спи, егоза. Я с тобой.
— И всегда-всегда будешь?
— Конечно.
— Ты меня любишь?
— Очень. А чего ты вдруг?
— От тебя пахнет Шонькой.
— Я был у неё.
— Шонька красивая. Особенно волосы. Я тоже хочу покрасить. Только в синий.
— Давай не сейчас? У тебя ещё детские волосы, тонкие. Испортишь. Подожди ещё годиков несколько, ладно?
— Ладно, — вздыхает она. — Мне надоело быть маленькой.
— Это пройдёт, ватрушка.
— Скорее бы.
— Куда ты спешишь?
— Я боюсь, что, пока я вырасту, тебя у меня кто-нибудь заберёт. Шоня, Дженадин, Лирка… Да мало ли кто.
— Эй, глазастик, это не так работает, — тихо смеюсь я. — Подумай, ведь ты разом моя дочь и сестра. Поэтому я тебя люблю в два раза больше, чем вообще у людей бывает. Ты мой самый родной человек на свете.
— Ну ладно, — вздыхает она, прижимаясь плотнее. — Но помни, ты мой. И если кто-то захочет тебя забрать, я его покусаю. Вот так — р-р-р!
Она прихватила меня зубами за плечо и захихикала.
— Ах ты кусака! — взъерошил ей волосы я. — Ишь, разбесилась. Спи давай.