— Это совсем другое! Как ты не понимаешь? Ты же видел, что было на Средке!
— Я видел. Ты — нет.
— Что значит «нет»? — тычет пальчиком в экран рыжая.
Ролики крутят теперь круглосуточно, и каждый следующий снят истеричнее предыдущего, хотя исходный материал один и тот же. Клановые в них окончательно утратили человеческий облик, превратившись в некое усреднённое хтоническое зло, с оскаленными кривыми зубами, выкаченными безумными глазами и окровавленными руками, сжимающими оружие.
— Тебя не смущает, что «внезапное коварное нападение» снимали сотни камер с тысячи ракурсов?
— Конечно, — сердито отвечает девушка, — всегда знала, что тебе на всех плевать. Пусть убивают и насилуют, а ты будешь только сидеть и язвить! Уйди, видеть тебя не хочу!
Ну да, ну да. Она же хотела себе памятник. А для этого обычно приходится сначала сдохнуть.
— Кери, ты же интик, ты-то должен понимать…
— Конечно, ведь это не твоего отца убили! — внезапно и нелогично отвечает он.
— Твоего отца убили не клановые, а низовая корпа.
— Да плевать, все они одинаковые! Мне надоело быть жертвой! Я хочу боевые имплы! Я хочу отомстить!
— Кому, блин?
— Всем, блин! — и смотрит на меня так, что ну его нафиг. Не стоит давать оружие ботанам и задротам, у них слишком много претензий к миру.
Зоник тоже собирается воевать.
— На кой хрен тебе это?
— Они разгромили мой любимый бордель!
— А если серьёзно?
— Куда уж серьёзнее!
— Зоник!
— Ты зануда. Ради Дженадин. Должен же кто-то прикрывать в бою её огромную задницу?
— Даже так?
— Причина не хуже других. Надеюсь только, что её мама не будет жить с нами долго. Между нами, меня пугает эта женщина…
Тоха выглядит наиболее вменяемой и рассуждает спокойно.
— Смотри, прем. Во-первых, это халявные имплы. Не за десять лет отключки, а за несколько часов в день. Если не вырубают, то в любой момент можно соскочить.
— Что-то я сильно сомневаюсь. Уверен, что, влепив вам недешёвые импланты, город имеет способ заставить их отработать.
— Даже если и так, это не аренда, когда ты тупо вещь. Во-вторых, этот город устроен предельно говённо: аренда, низы, верхи, вся эта срань. С этим надо что-то делать. Война, конечно, та ещё гадость, но она даёт шанс. Куча ребят получат имплы и возможность себя проявить. Это уже не пиздаболы из «кибернуля». Они не будут тупым стадом, которое только жрёт дышку и арендится. Эту пасту назад в тюбик не засунешь!
— Эту пасту можно просто спустить в унитаз, Тоха.
— Меня не так-то просто спустить в унитаз, прем! — смеётся разрисованная девушка. — Даже если это действительно грандиозная подстава, мы ещё посмотрим, кто кого!
Лирания в депрессии, что для неё не ново, но каждый раз напрягает.
— У меня паршивые предчувствия, — говорит она. — Я не рассказываю про свой мир, потому что ничего хорошего сказать не могу. Но я подобное уже видела. Вчера никто ни о чём таком и не думал, а сегодня все готовы убивать.
Она прибавила звук на комбике, тронула струны и тихо запела:
Моя война — это не бомбы над головой. Моя война — это не трупы в степной траве. Моя война — это не те, кто ещё живой. Моя война — это смерть в моей голове.
Эта смерть смотрит моими глазами, Эта смерть плевала на любой договор. Эта смерть управляет моими руками, Ладонью, взводящей тугой затвор.
В моей голове расцветают взрывы, Снаряды терзают земную твердь, В моей голове вы не должны быть живы, В моей голове поселилась смерть.
Смерть в моей голове равна твоей смерти, Смерть в моей голове та же, что и в твоей, Смерть в моей голове мне совсем не нужна, поверьте, Я несу её вам, чтобы избавиться поскорей.
Эта смерть смотрит моими глазами, Эта смерть видит всех вас в гробу. Эта смерть управляет моими руками, Пальцем, просунутым в спусковую скобу.
Это не я стучу в вашу дверь прикладом. Это не я сжимаю ладонью цевьё, Это не я командую этим парадом, Это смерть, пришедшая во имя моё.
Я хотела от жизни совсем другого, Я в гробу видала эту всю круговерть, Я сама не ждала от себя такого, Так зачем вы засунули в мою голову смерть?
Эта смерть смотрит моими глазами, Эта смерть смотрит на тебя, дурачок! Эта смерть управляет моими руками, Пальцем, жмущим на спусковой крючок.
— Сильно, — сказал я, когда она отыграла коду и положила гитару. — Правда, сильно.
— Это я давно написала. Дома.