— Но к чему была война с кланами? — спрашивает тихо Шоня. — Зачем погибли люди?
— К сожалению, это моя ошибка, — в голосе Бераны никакого сожаления не слышится. — Я надеялась, что жертв будет гораздо больше. Если бы мне не помешали, война лишила бы Ушедших питания. Время погибших досталось бы не им. Войны сжигают множество времени. Но теперь они победили. Ваши чёрные слезы, детка, ― истекающее из вас будущее. Завеса ослабла, неон погас, и они тянут время не только из беззащитных клановых детишек, жертв Чёрного тумана, которыми они кормились до сих пор. Теперь мы все для них еда. Скоро такими слезами заплачут все люди во всех мирах, а потом миров не станет, ведь Мастерам неохота далеко ходить за обедом.
— Это крайне возмутительное и абсолютно ложное толкование происходящего! — сообщает жуткая старуха. — К счастью, все скоро в этом убедятся. Вы просто слишком мало знаете о Мастерах.
— Мой отец знал о них достаточно, — говорит спокойно Калидия. — Однако жизнь положил на то, чтобы они не вернулись.
— Твой отец — чудовище. Мы забираем у детей время? Он отрезал детям головы!
Бросив это обвинение, жуткая женщина покинула нас, за ней ушли и не менее кошмарные спутники. Наверное, делать жуткие вещи для жутких целей. Или в туалет. Если они десятилетиями в оболочках, то давненько не срали. То-то в них столько дерьма накопилось.
— Я видела отрезанные головы, — передёрнула плечами Тоха, — но так и не поняла, зачем это делать.
— Чтобы поддерживать референс, — внезапно подняла глаза от рисунка Нагма. — Так они защищали свой мир от чудовищ.
— Жестоко использовать для этого детей, кузнечик.
— А больше никто не может, пап. Дети кланов пропитаны Чёрным туманом и не могут вырасти, потому что их жизнь забирают быстрее, но их глазами смотрит Аллах.
— А ты научила их рисовать?
— Кто-то же должен был, — улыбнулась она.
— Я ничего не поняла, — жалуется Шоня. — Что ещё за референсы?
— Док и его дочь умеют странное, — отвечает Калидия. — Однажды он спас мне жизнь, разменяв своё время на моё. Хотя чуть раньше почти убил.
— Да, наш командир — личность сложная и противоречивая! — смеётся Тоха. — Может быть, нам что-то сделать? Я не хочу истечь своим временем через глаза. Мне никогда не шёл чёрный макияж.
— Давайте их всех убьём! — кровожадно предлагает Шоня.
— У них есть оболочки, — сомневается Кери. — Они их, небось, уже назад напялили.
— А у нас есть Калидия, — напоминает Дженадин. — У неё тоже есть оболочка.
— Так они её теперь и отдали… — сомневается Тоха. — Небось уже скатали в рулончик и стырили. Дорогая поди вещь.
Калидия не реагирует, задумчиво глядя в стену, но мои ребята уже набрались наглости:
— Верховная, что нам делать? Надо же спасать город!
— Вы уверены? — спрашивает она. — Спасать что? Город, пожирающий своих детей?
На лице у Бераны появляется улыбка вида: «А я тебе говорила, дочка», ― но Калидия на неё не смотрит.
— Одних детей пускали на топливо, другими кормили монстров, третьих превращали в рабов, четвёртым отрезали головы, — продолжает она. — И всем не давали вырасти, чтобы они не поняли. Ушедшие воровали время у детей, а мы воровали его у всех, и даже чёрных слез, чтобы это оплакать, у них не было.
— Звучит как говно, — соглашается Тоха. — Но ты же правительница! Отмени аренду, тем более, что мы её один черт уже поломали. Дай людям свободу!
— Как будто кто-то им её не даёт, — грустно усмехнулась Верховная. — Никто же не заставляет людей арендоваться. Им давали бесплатную еду, жильё и образование. Им просто не запрещали. Не запрещали забить на себя, не запрещали забить на учёбу, не запрещали продать себя за мишуру Средки.
— Худшее, что может сотворить с людьми власть, — назидательно поднял к потолку палец Дмитрий, — разрешить быть собой. Остальное они сделают сами.
— Да блин, — не выдерживает Шоня, — сделай же что-нибудь, дамочка!
— Что?
— Не знаю. Я не Верховная!
— А хочешь? — улыбается неожиданно тёплой улыбкой Калидия.
— В смысле? — напряглась рыжая.
— Как абсолютный правитель я могу назначить своим преемником кого угодно.
— Это за какие-такие заслуги? — спрашивает Шоня с подозрением.
— Ну, например… Ты рыжая. Чем не повод? — смеётся Калидия.
Мне от её смеха становится не по себе. Так смеются люди, безвозвратно решившиеся. Это смех облегчения от свалившейся с плеч жизни. Однажды, в какой-то никчёмной стране не заслуживающего запоминания мира, к клиенту, которого мы нанялись охранять, бежал обвязанный взрывчаткой шахид. Он не кричал: «Аллах акбар!» — там воевали не по религиозным мотивам. Он вообще ничего не кричал. Он смеялся искренним смехом счастливого человека, которому нечего больше терять, и будущее которого исчислено полностью. С этим смехом он и испарился в облаке детонации тротила, когда пуля Змеямбы оборвала его радостный бег.