Романтиков космоса осталось всего несколько сотен, да и самой романтики не осталось уже ни капли. Это не было похоже на старый азарт полёта к Сатурну, когда он ещё умел чувствовать — скорее на долгую работу, чтобы вновь обрести эти чувства. Но Андрей всё равно работал с удовольствием, как пять веков назад.
Затем он сделал перерыв — о себе напомнил медицинский чип. Когда-то Андрей уже пробовал чувствовать себя стариком, но ему не понравилось. Ему хотелось обладать молодым телом, и цивилизация легко могла дать его.
Он лежал на кушетке, чувствуя, как по мышцам пробегают волны от миостимулятора, как механический диагност сантиметр за сантиметром проходит тело, как одна за другой к диагностике подключаются томография, рентген, химические анализаторы. Медицина требовала точности.
«Так-так-так», — нашёптывал механизм песню жизни. Каждую клетку проверили, изучили, рассчитали, затем раздался беззвучный сигнал — и армия микроботов погрузилась под кожу, рассеявшись по бесконечному лабиринту капилляров. Один эскадрон крошечных хирургов достиг печени, очистил её от фиброзов и распался на простые элементы, когда истёк недолгий срок его жизни. Другой нырнул в лёгкие и облаком серебристой пыли разлетелся по альвеолам, уничтожая атипичные клетки. Третий обнаружил намечающуюся опухоль в щитовидной железе и вырезал её всю, отправив переработанные отходы наружу сквозь бесчисленные каналы присосавшегося к телу медбота.
«Тик-тик-тик», — пели электроды. Ливень чужеродных белков обрушился на геном Андрея, ломая и соединяя нуклеотиды на повреждённых участках, как пирамиду из детских кубиков. Радиация, канцерогены, ультрафиолет изменили немало эпигенетических маркеров за двадцать три года, что прошли с последнего сеанса. Настало время вернуть всё обратно.
«Тэк-тэк-тэк», — равнодушная машина в очередной раз возвращала человеку молодость.
Андрей ждал и терпел. Опять, как и раньше, ему хотелось содрать с себя всю эту паутину трубочек, кабелей, фиксаторов и манипуляторов, разбить вдребезги машину и уйти умирать куда-нибудь в глушь. И опять он знал, что не сделает этого. Он не самоубийца.
Можно было бы погрузиться в сон и проснуться уже молодым и здоровым. Когда-то он так и делал. А теперь понял: лучше не упускать напоминание о том, что позволяет ему жить так долго.
Лучше помнить, что человек смертен.
Дни пролетали один за другим, но Андрей не замечал этого. Он был занят делом, которое не надоест, пока не закончится.
Иногда он встречался с Лейлой — та встречала его улыбкой и всегда отдавалась пылко, будто в первый раз. Наверное, она скучала. Андрей видел тоску в её глазах и всеми силами стремился её развеять, поделиться частью той радости, что теперь жила в нём — но знал, что тоска вернётся, едва он улетит обратно. Однажды он снова спросил, не хочет ли Лейла пойти за ним? Но женщина лишь покачала головой.
— Я боюсь космоса, — сказала она.
Райво получил-таки свой рак лёгких и оттягивал вызов медбота до последнего, играя в смертельную рулетку с болезнью. А когда наконец решился, к нему на дом выехала причудливая многорукая машина, сверкающая серебром и пластиком. Мелькнули ремни, фиксируя умирающего, вскинулись тысячи мраморных нитей, вонзаясь в его грудь. Толика крови, комок изуродованной плоти — и Райво долго ещё наслаждался чувством, как он говорил, «вернувшегося из могилы», но больше умирать не хотел.
А тем временем мир менялся. Андрей не следил за этим, он с головой ушёл в работу и совершенно не интересовался новостями — те вымерли как явление много лет назад. В нынешнем мире не было места новостям, потому что в нём не случалось событий.
В один из солнечных дней на площадку возле проектного института приземлился дикоптер. За штурвалом сидел Райво, и встретивший гостя Андрей удивлённо поднял брови. Он не встречался с этим человеком уже больше десяти лет.
— Три часа сюда летел, ну и закопался же ты в дебри! — Райво соскочил на землю. — Как оно, дружище?
— Прекрасно. Работаю, счастлив как никогда. Зачем прилетел-то?
— Что, я не могу повидать старого друга?
— Старый друг хорошо помнит, что ты ничего не делаешь просто так.
— Ну… — Райво шаркнул ногой по бетону. — Ладно, уел. Короче, у нас намечается большая игра. Прорыв, так сказать, порочного круга. Ты не в курсе, но последнее время всё совсем стухло. За что ни возьмёшься — то уже пробовал, никакого счастья в жизни. И таких скучающих всё больше.