— Полицейские, пожарные, брокеры — они все вернулись. Разбившиеся, обугленные…
На том конце взвыли сирены, закричали люди, и связь прервалась.
— Мэгз, скажи свой номер, перезвони! — кричал я. Но в ответ — лишь статика и слабый гудок. Я положил трубку и стал ждать.
Через какое-то время я осознал, что Марко стоит и смотрит на меня, лениво посасывая пиво.
— Она видела детей? Я тоже их видел. Ночью во вторник я был как на иголках, да ещё эта грёбаная раскладушка. Мы с другом, Терри, выбрались наружу — прогуляться. Дети были там. В старомодной одежде. Все в грязи и тине, а вместо лиц — чёрные пятна. Я поэтому и не спал прошлой ночью.
— У психолога был? — спросил я.
Он допил пиво.
— Ага, только он слушать не стал.
— Ну, а я-то чем могу…
— Так вы же сами двинулись. Значит, поймёте.
Рёв самолётного двигателя разорвал вечернюю тишину. Мы оба вздрогнули. Ведь после крушения башен, пространство над Манхеттеном перекрыли.
Потом я сообразил, что случилось:
— ВВС. Готовятся к визиту господина Буша.
— А кто такая Мэгз? И этот Лорд Джефф?
И я рассказал ему кое-что о той странной потерянной стране, шестидесятых, о наивности, что привела к кайфу и оставила на игле. О чуде той неизвестной страны — нашем союзе троих.
— Беда в том, что каждый из нас любил кого-то одного, не как в настоящем треугольнике.
— О’кей, — сказал он. — Вы живы. Мэгз жива. А что же Джефф?
— Всё шло кувырком, и Джеффа как-то замели с наркотой на кармане. А по дороге в участок, в полицейском фургоне, он взял и вскрыл себе вены, истёк кровью в темноте, никто и не заметил.
Я ощущал, наверное, то же, что и Марко, рассказав мне о погибших детях. Мы смогли выговориться, не особо задумываясь о том, что говорил другой.
Утром, выходя из дома, мы с Марко повстречали двух пассивных «голубков», выгуливающих собачонок. Один сказал: «Во всём районе не сыскать свежего круассана. Прямо как при осаде Парижа. Скоро все станем питаться тем же, чем крысы».
— Он слегка загнул, — пробормотал я. — Есть ведь ещё английская сдоба.
— Или его Моська, — сказал Марко.
Тем временем, власти открыли Ист- и Уэст-Виллидж, чтобы освободить движение между Четырнадцатой и Хаустон стрит. Все, кто оставил машины по соседству, возвращались и забирали свой транспорт. На узких улочках появились грузовики службы доставки.
В библиотеке по телевизору показывали, как в «Граунд Зиро» готовятся к визиту президента. Двери лифта открылись, впуская парочку студентов-погорельцев, вцепившихся друг в друга в порыве страсти.
В справочном столе компьютеры были по-прежнему заняты, но напряжение спало. Меня даже спросили насчёт книг и базы данных. Я периодически пробовал дозвониться до Мэгз. Леденящее душу сообщение на автоответчике — всё, чего я добился.
— Это Мэгз МакКоннелл, — говорилось в нём металлическим голосом. — В нашем городе образовалась дыра, и я собираю информацию о Дженни Левин и Джеффри Холбруне. Все, кто знает что-либо об этих молодых людях, оставьте сообщение после гудка.
Я оставил сообщение с просьбой перезвонить. Затем я пробовал дозвониться каждые полчаса в надежде, что она снимет трубку. Я звонил нашим общим друзьям. Кого-то не было, кто-то был недоступен. Кто-то переживал собственное горе. Но её в последнее время не видел никто.
Вечер в сгущающейся темноте, мерцающие огни на Вашингтон Сквер. Нам выдали свечи; мы зажигали их от спичек, от разовых зажигалок, от фитилька к фитильку. Всевозможные жрецы, ксендзы, раввины и шаманы вели украшенные цветами и свечами процессии по улицам в парк, где собирался народ.
Марко привёл друга Терри, миниатюрной комплекции паренька, который тоже был вынужден оставаться в спортзале. Вместе мы вышли к этому сборищу, посвящённому одиннадцатому сентября. Обращаясь к толпе, люди прочли импровизированные элегии. Прозвучали молитвы, несколько песен. Затем, ведомые каким-то инстинктом или неизвестным мне планом, люди стали группками покидать парк, словно призраки, выплывая на улицы.
Мы остановились у фонаря, под которым стояла фотография семьи — в пижамах рождественским утром. Лицо, обведённое красным, и подпись: «Джеймс Болтон, муж Сюзан, отец Джимми, Анны и Сью; в последний раз его видели уходящим из дома на Фар Рокуэй, в 7.00 11-го сентября». Затем шло название фирмы и номер этажа Торгового Центра, где он работал, номер телефона, факс, электронная почта и слова: «Если вы что-нибудь о нём знаете, пожалуйста, сообщите».
Таких портретов было много, и у каждого кто-то оставлял зажжённую свечу на оловянном блюдце. Кто-то — цветы.