Горцам из деревни тоже вскоре довелось услышать эти крики. Ужас объял их. Несчастные селяне всерьез задумались о переезде. Если прежде старый замок просто пугал их своим мрачным видом, то теперь в нем явно творились какие-то немыслимые ужасы. Крики, доносящиеся оттуда, мало походили на голоса живых людей. Казалось, что кричали какие-то существа, неведомые и страшные, потусторонние твари, проникшие в этот мир извне. Но горцы все терпели, все ждали, что незваные гости, немного побыв в замке, вскоре покинут его. И напрасно ждали. Потому что надо было бежать без оглядки, пока это еще было возможно.
Каргарн отличался фанатичной преданностью своему делу. Он трудился день и ночь, не покладая рук. Спал три часа в сутки, даже во сне продолжая обдумывать, планировать, производить расчеты. Работа его продвигалась успешно. В повозках, которые наблюдали деревенские горцы, он доставил с собой тщательно отобранные для своих экспериментов тела. Теперь эти мертвецы покоились на металлических столах в лаборатории, которую старик оборудовал в подземелье замка. Каргарн вводил в их кровеносную систему различные смеси собственного приготовления, каждый раз достигая все более и более впечатляющих результатов. Он продвинулся уже очень далеко. Ему удалось ненадолго вернуть к жизни мертвое тело, заставить его двигаться и кричать. Но этого было недостаточно. Эффект оживления длился недолго, а подопытные не демонстрировали ни малейшего признака разума. Они извивались на столах, прикованные к ним кандалами, и орали так громко и страшно, что даже прибывшие вместе с Каргарном черные рыцари тряслись от ужаса, а слуги то и дело падали в обморок, слыша эти леденящие кровь звуки, доносящиеся прямо из мира мертвых.
Никто не дерзал спускаться в подземелье по ночам — именно это время Каргарн считал наиболее предпочтительным для своих опытов. Компанию старому некроманту составляла лишь его верная и единственная ассистентка, лаборантка Гэла. Эта юная особа происходила из знатной столичной семьи, и ей уже по праву рождения было уготовано блестящее будущее. Но Гэла избрала свой особый путь.
С юных лет ее неудержимо тянуло ко всему зловещему и мрачному. Она вечно облачалась в черные одеяния и сверх всякой меры пудрила лицо, дабы то ярче контрастировало на фоне ее траурных нарядов. Говорила редко, а если вдруг и открывала рот, слушатели быстро разбегались от нее. Ибо все речи Гэлы вращались вокруг кладбищ, могил, надгробий и прочих эксгумаций. Запершись в своей комнате, Гэла собственной кровью писала мрачные стихи о ночных прогулках среди надгробий, о прелести погребений заживо, а еще сочиняла поэму о большой и зловещей любви между простой девушкой, вроде нее самой, и качественно подгнившим мертвецом, самоустранившимся из могилы.
Едва дождавшись совершеннолетия Гэла, к несказанной радости родителей, покинула отчий дом и вскоре очутилась в ассистентках у зловещего Каргарна. Работа пришлась ей по душе. Бледным призраком бродила она по лаборатории, невозмутимо выполняя обязанности, которые давно свели бы с ума даже самого непробиваемого человека.
О лаборантке старика Каргарна вскоре пошли гулять зловещие слухи. В столичных трактирах пересказывали мрачные истории о том, будто бы прибившаяся к колдуну девица по ночам занимается осквернением тел мертвецов. Поговаривали о тяжелом случае некрофилии. Сторож, некоторое время работавший у Каргарна, клялся и божился, что однажды ночью он случайно заглянул в лабораторию, и увидел там нечто невероятное. Гэла, раздевшись донага, оседлала качественно подгнивший и частично препарированный труп, скакала на нем и издавала жуткие стоны и завывания.
Каждую ночь Каргарн со своей ассистенткой запирались в подземелье. Работа шла в напряженном режиме, без перекуров и ленчей. Тела, доставленные на телегах в герметичных ящиках, извлекались, омывались, клались на столы и подвергались накачиванию различными смесями. Успех был близок — Каргарн чувствовал это. Он трудился не ради награды, не ради почестей и славы. Им двигал энтузиазм настоящего ученого.
Но всякий раз, когда, казалось, вот-вот случится долгожданный прорыв, что-то шло не так. Каргарну удавалось оживить мертвое тело, заставить его двигаться и кричать, но этого было недостаточно. Только возвращенная в тело душа могла превратить дергающийся кусок тухлого мяса в страшное оружие. Но как ни старался Каргарн, он так и не сумел заманить чью-либо душу в мертвую плоть.
В ту роковую ночь, темную и жуткую, когда тяжелые тучи заволокли небо до самого горизонта, а на юге мерцали всполохи молний да доносились раскаты грома, Каргарн предпринял очередную дерзкую попытку оживить мертвеца. На этот раз подопытным оказался высокий худой мужчина средних лет, успевший, несмотря на герметичные условия хранения, порядком подгнить. Вместе с Гэлой они извлекли тело из ящика и уложили на металлический стол. Затем бледная лаборантка приковала покойника кандалами, а Каргарн в это время наполнил массивный стеклянный шприц новой экспериментальной смесью. Ее он вколол мертвецу в шею, после чего, распахнув огромный древний фолиант, принялся читать темные заклинания. Гэла стояла в сторонке, мечтательно подкатив глаза. Всякий раз в минуту покоя она полностью отдавалась эротическим мечтаниям о большой и чистой любви с ожившим мертвецом.