Наконец, тарелки опустели, директор вновь встал из-за стола. Он мастерски нагнетал интригу — представил чиновников, позвал Филча с ларцом, однако открывать его не стал, ещё немного поговорил, вытащил Кубок и только тогда принялся оглашать правила. Всё-таки есть в нём любовь к театральности.
— Желающие участвовать в конкурсе на звание чемпиона должны написать своё имя и название школы на куске пергамента и опустить его в Кубок, — сказал он. — Им даётся на размышление двадцать четыре часа…
Объявление о запретной линии, не позволяющей бросить в Кубок своё имя тем, кому не исполнилось семнадцати лет, вызвало бурю возмущения за столом Гриффиндора и отдельные недовольные крики среди учеников других Домов. У нас народ подобрался. Участвовать в чемпионате по-прежнему хотели немногие, но обойти заклятье самого Дамблдора — это вызов.
— Дорогие, — рядом с нашим столом остановилась мадам Максим, — поблагодарим любезных хозяев и возвращаемся на борт летающей кареты.
— Да, мадам! — немедленно принялись собираться шармбатонцы.
Тем временем большая часть воронов зачарованно наблюдала за колдующим Дамблдором. Короткие, скупые движения палочки и чуть слышно срывающиеся с губ слова, полное отсутствие лишних эффектов. Директор Хогвартса редко колдует на публике, и всегда, когда это происходит, за мастерской работой пристально следят ученики.
— Сильная ментальная составляющая в заклинании, — сделал вывод Артур. — Если соискатель уверен, что старше семнадцати, то пройдёт. В остальных случаях черта его не пропустит.
— То есть нам, чтобы пройти, надо убедить себя, что нам больше семнадцати?
— Нереально. В самовосприятии личности очень многое завязано на возраст и ощущение времени — да практически всё завязано! Я не знаю, какого уровня менталистом надо быть, чтобы настолько перекроить собственное сознание. Или хотя бы наложить поверх маску, способную обмануть проверку.
— Иными словами, школьник не справится.
— Абсолютно точно нет.
— А оборотень или одержимый? Их вторые сущности могут вовсе не воспринимать концепцию времени.
— Б…ть! — спустя минуту выдал Артур. — И никого под рукой нет, когда нужны. Лайза! Лайза, погоди, дело есть!
Он вскочил из-за стола, догнал уходящую Турпин и принялся горячо ей что-то втолковывать. Рядом со мной присела Луна, с рассеянной улыбкой оглядела покидающих зал учеников.
— Ты мог бы попытаться, — тихо заметила она.
— Здесь я не сильнейший. Даже не в первой десятке.
— Волшебники думают, что знают, как думает Кубок. Это не так.
— В любом случае — я не хочу.
— Жаль. Было бы смешно.
Смотря кому. Я не из породы нагибаторов, меня даже обладателем сильных лидерских качеств не назовёшь. Выезжаю за счет взрослого опыта и примерного знания будущего. Пока что всё идёт так, как и должно идти, однако выбор иного чемпиона, не важно, меня или нет, обернётся сильным искажением известных событий.
Вернулся мрачный Артур.
— Нас декан заловил. Напомнил, что умышленное вселение духа в смертную оболочку карается пятью годами в Азкабане. Какого хрена! Корнер уже согласился!
— Не переживай. Спросишь в клане, кто-нибудь наверняка с подобной ситуацией сталкивался.
— Не факт. Заклинание высшее, модифицированное под конкретную задачу, может сильно отличаться от аналогов, — он вздохнул и оглядел полупустой зал. Луна уже куда-то незаметно исчезла. — Пойдём, что ли?
— Пойдём.
Четвертый курс. Вторая часть
По субботам и воскресеньям расписание многим позволяет поваляться в кровати подольше, однако в этот раз многие спустились в зал раньше обычного. Виной тому был Кубок, стоявший на той же табуретке, на которой лежала Шляпа при распределении. Хотя, возможно, табуретка другая, никто не присматривался.
На расстоянии в метра три от неё тускло сияла тонкая золотая линия.
Некоторые из наших сидели за столом с тетрадками, куда заносили имена пожелавших рискнуть и время. Падма показала мне свою — первым шёл Кассиус Уоррингтон со Слизерина. Я припомнил его сонный взгляд, полноватую фигуру и пришел к выводу, что ему не светит.
— Кто-нибудь из наших участвует?
— Долиш и Дэвис. С Долиш всё понятно — она в аврорат пойдёт, у них это семейное, ей нужно. А Дэвис, похоже, на ту полувейлу глаз положил и теперь выставляется.