— С медицинской точки зрения все они здоровы, кроме Фрейи и Шоны, а этим двоим прекрасно помогают медпакеты. Через неделю они будут в порядке. Так что больше всего им сейчас нужны крепкие, любящие семьи. Если бы вы обратились к возможным приемным родителям, думаю, у нас хватило бы добровольцев.
— Я попрошу Транквиллити объявить об этом и присмотрю, чтобы новостные каналы не забыли.
Доктор Гиддингс с облегчением улыбнулся:
— Спасибо. Вы очень добры. Мы беспокоились, что не найдется желающих, но если вы попросите лично…
— Все что могу, — отшутилась Саддана. — Вы не против, если я пройдусь по отделению?
— Ничуть. — Он не то поклонился, не то споткнулся.
Иона двинулась по проходу, осторожно обойдя восторженную трехлетнюю девчушку, танцевавшую в обнимку с толстой мультяшной жабой в желтом сюртуке.
Из проходов между кроватями вылетали в проход игрушки. По стенам и даже на мебели гроздьями липли голоморфные наклейки, раз за разом прокручивавшие один и тот же мультик, и казалось, что полип гнется под радужными дифракционными узорами. Любимчиком детворы был, похоже, синий чертик, ковырявшийся в носу, чтобы потом забрасывать прохожих гнойно-желтыми соплями. Никаких медицинских приборов на виду не оставалось — все было встроено в стены и прикроватные тумбочки.
Дальний конец прохода упирался в столовую, где за длинным столом собирались за едой все пациенты отделения. В стену ее были врезаны два больших овальных окна, из которых открывался вид на наружную сторону обиталища. Сейчас Транквиллити проходил над ночной стороной Мирчуско, но кольца сияли, точно покрывшиеся изморозью стеклянные арки, и ровным аквамариновым блеском сиял безупречный берилловый диск Фальсии. Продолжали свой вечный танец вокруг обиталища звезды.
Перед окном устроилась в горе подушек девочка, внимательно глядя на открывавшиеся ей астрономические чудеса. Если верить местной памяти нейронных слоев, она сидела так уже не один час — ритуал, повторявшийся ежедневно с того момента, как прибыла «Леди Мак».
Иона присела на корточки рядом. Девчонке было лет двенадцать. Коротко остриженные волосы были настолько светлыми, что казались седыми.
— Как ее зовут? — спросила Иона.
— Джей Хилтон. Она в группе старшая и верховодит остальными. Говоря о хандре, доктор Гиддингс имел в виду ее.
— Привет, Джей.
— А я вас знаю. — Джей выдавила кривую улыбку. — Вы Повелительница Руин.
— Боже, ты меня раскусила.
— А я так и думала. Все говорят, что у меня прическа как у вас.
— Хм, почти правда — только у меня волосы подлиннее.
— Меня отец Хорст стриг.
— Хорошо получилось.
— Конечно.
— Он, как я понимаю, не только хорошо стрижет.
— Ага.
— Ты с другими детьми мало играешь?
Джей презрительно наморщила нос.
— Да они просто мелкие.
— А-а. Предпочитаешь смотреть в окно?
— Ну, примерно. Я раньше никогда космоса не видела. Настоящего космоса, вот такого. Я думала, там пустота, и все. А тут такое разное и красиво — кольца, все такое. И парк тоже. На Транквилити здорово.
— Спасибо. А не лучше ли тебе погулять? Знаешь, сидеть тут целыми днями нездорово.
— Наверное.
— Я что-то не так сказала?
— Да нет. Просто… мне кажется, тут безопаснее.
— Безопаснее?
— Да. Я по пути сюда болтала с Келли, мы вместе были в челноке. Она мне все свои записи показала. Знаете, что одержимые боятся космоса? Они поэтому и наводят красные облака на небо — чтобы не видеть звезд.
— Это я помню, да.
— Забавно, если вдуматься — покойники, а темноты боятся.
— По-моему, слава богу, что они хоть чего-то боятся. Ты поэтому здесь сидишь?
— Ага. Тут как ночью. Здесь они меня не достанут.
— Джей, на Спокойствии нет одержимых. Клянусь тебе.
— Этого вы не можете знать. Никто не может.
— Ладно. Тогда на девяносто девять процентов — устроит?
— Верю. — Джей робко улыбнулась.
— Хорошо. По семье тоскуешь?
— По маме. Мы на Лалонд улетели, чтобы от остальных избавиться.
— Ох…
— И по Друзилле скучаю. Это мой кролик. И Санго — это был мерин мистера Манани. Но он умер. Его Декстер Квинн застрелил.
Несколько секунд Иона разглядывала девочку. Ей показалось, что приемные родители ничем ей не помогут — слишком много пережил этот ребенок, чтобы купиться на эрзац. Но доктор Гиддингс что-то говорил о подкупе…
— Я тебя хочу кое с кем познакомить. Думаю, вы хорошо сойдетесь.
— С кем? — спросила Джей.
— Она моя подруга, очень близкая. Но она не заходит в звездоскребы, ей это тяжело. Тебе придется встретиться с ней в парке.
— Мне надо подождать отца Хорста. Мы обычно обедаем вместе.
— Думаю, один раз он не будет против. Мы оставим ему записку.
Джей явно колебалась.
— Наверное… Я не знаю, куда он пошел.
«Повидаться с епископом Транквиллити». Но вслух Иона этого не сказала.
— Интересно, почему демон представился тебе красным? — спросил епископ, когда они проходили по старомодному саду при соборе среди вековых тисовых изгородей, розариев и окруженных камнями прудов. — Это кажется мне слишком… классическим. Едва ли можно поверить, что Данте в самом деле побывал в аду на экскурсии.
— Думаю, «демон» в данном случае — слишком упрощенный термин, — ответил Хорст. — Без сомнения, то был некий дух, но вспоминая тот случай, я могу заметить, что скорее любопытствующий, чем злобный.
— Поразительно. Встретиться лицом к лицу с существом мира иного… И ты говоришь, что оно появилось прежде, чем иветы начали свою черную мессу?
— Да. За несколько часов. Хотя на мессе оно присутствовало определенно, в тот миг, когда началось одержание.
— Значит, это его рук дело?
— Не знаю. Но его присутствие едва ли случайно. Какое-то отношение к этим событиям оно имело.
— Странно…
Хорста тревожила прозвучавшая в голосе старика меланхолия. Джозеф Саро был вовсе не похож на сурового реалиста, бывшего епископом арколога, откуда происходил Хорст. Это был добродушный и благовоспитанный человек, чья утонченность хорошо подходила для такой епархии, как Транквиллити. Почти седая борода и морщинистое черное лицо придавали ему некое приятное благородство, которое больше пристало бы светскому льву, нежели пастырю.
— Ваша светлость… — произнес Хорст.
— Странно подумать — две тысячи шестьсот лет прошло с той поры, как Господь наш ступил на землю, с последней эпохи чудес. Мы, как ты верно подметил, привыкли иметь дело скорее с верой, нежели с фактами. А теперь нас снова окружают чудеса, хотя и исключительно мрачного свойства. Церкви более не приходится учить ближних наших, а потом молиться, чтобы те приходили к вере, — нам достаточно указать пальцем. Кто может отвергнуть то, что предстает оку, хотя и искушает тебя?
Епископ неловко улыбнулся.
— Наше учение не потеряло смысла, — ответил Хорст. — Скорее напиталось им вновь. Поверьте, ваша светлость, церковь стояла веками, дабы живущие сегодня могли услышать слово Христово. Это великое достижение, и в нем все мы можем черпать утешение. Столько пережила наша вера — схизмы и ереси… И все, чтобы в самый черный час слово Его было услышано.
— Какое слово? — негромко спросил Джозеф Саро. — Слишком много истинных историй развелось за века — древнее правоверие, свитки откровенцев, учения ревизионистов. Слово Христа-воина или Христа-миротворца? Кто знает, что было сказано, а что приписали, чтобы ублажить Рим? Столько лет прошло…
— Вы ошибаетесь, ваша светлость. Простите меня, но разве так важны детали? Достанет того, что Он был. Веками мы несли дух слов Господа нашего, и его мы сохранили живым ради этого дня. Христос указал нам, что в каждой душе таится достоинство и каждый может быть искуплен. Если дух наш крепит вера, нам не потерпеть поражения. И с этой силой мы должны собраться, чтобы одолеть одержимых.
— Ты, без сомнения, прав, и все же весть эта кажется настолько…
— Простой? Основы всегда просты. Поэтому они и основы.
Джозеф Саро похлопал Хорста по плечу:
— Ох, мальчик мой. И кто из нас теперь учитель? Я завидую крепости твоей веры. Насколько проще был бы мой труд, если б я был наделен твоим рвением. Что человек обладает душой, для меня несомненно, хотя наши замечательные коллеги-ученые, конечно, станут искать рациональные объяснения во мраке квантовой космологии. Кто знает, быть может, они и найдут его. И что ж? А как объяснишь ты различия верований, Хорст? Тебе придется подумать об этом, потому что, Господь свидетель, подумают и другие. Теперь, когда существование мира иного подтверждено, религия — все религии — подвергнется проверке. Что скажешь ты о тех, кто уверен, будто именно им открыт истинный путь к Господу, — о мусульманах, индуистах, буддистах, сикхах, конфуцианцах, синтоистах, даже племенах Звездного моста, не говоря уже о сектантах всех и всяческих толков?