Разница в возрасте давала о себе знать редко, и как раз в этот день выдался такой случай. Аули хотел посетить одну из каверн близ оконечности обиталища, где работали кибернетические системы конца двадцать первого века, сохраняемые в качестве живого музея. Ничего более скучного Сиринкс придумать бы не смогла. Они шли по первому из выращенных обиталищ, созданному пятьсот лет назад, основе их культуры, а Аули хочется смотреть на каких-то древних роботов?
Так что они расстались. Аули пошел к своим паровым машинам, а Сиринкс — погулять внутри обиталища. Эден был куда меньше своих потомков: цилиндр одиннадцати километров длиной и трех — диаметром; скорей прототип, чем первый серийный образец. Звездоскребов на нем не было, и жители его ютились в городке, оседлавшем северную оконечность. И здесь всюду виднелись следы прежних эпох — нынешние обитатели старательно сохраняли примитивные сборные бунгало из металла и композита. Перед каждым домиком лежал нарядный огородик в два шага с древними, чистогенными растениями. Пусть их плоды не отличались ни размером, ни пестротой нынешних потомков, но контекст делал их чем-то большим, чем просто украшение. Они были живой — во всех смыслах — историей.
Сиринкс двинулась, как ей показалось, по тропе, огибая узловатые корни, сплетавшиеся чуть ли не на уровне пояса, пригибаясь, чтобы не зацепить клейкие лозы. Каждый квадратный сантиметр коры покрывали мох и лишайник, наделяя каждое дерево собственной микроэкологией. В лесу было жарко, недвижный воздух переполняла влага. Костюм Сиринкс — тугой топ и коротенькую юбочку, — предназначенный исключительно для того, чтобы подчеркивать в глазах Аули ее девичью фигурку, здесь оказался совершенно неуместен. Разом отсыревшая ткань мешала каждому движению. Прическа погибла в первые же минуты, мокрые волосы грязными прядями рассыпались по плечам. На руках и ногах множились черные и зеленые пятна — боевая раскраска кисти самой природы.
Но несмотря на неудобства, девушка продолжала двигаться вперед. Предвкушение чего-то необычайного гнало ее, нарастая, и к Аули оно уже не имело никакого отношения. Это было что-то иное — скорее ощущение приближающегося божества.
Из густого леса она вышла на берег тихого лесного озера, почти заросшего розовыми и белыми лотосами. По редким участкам чистой воды неслышно скользили черные лебеди. На болотистом бережке стоял домик, совсем не похожий на городские, — сработанный из камня и дерева, приподнятый над водой на сваях. Широкая крыша из сизого сланца выходила далеко за стены, образуя нечто вроде крытой веранды и придавая домику восточный вид.
Движимая скорее любопытством, чем тревогой, Сиринкс пошла к дому. Дом этот казался ей одновременно предельно неуместным и очень подходящим. Совершенно позеленевшие от вековой патины эоловы колокольцы позвякивали тихонько, когда она поднялась по скрипучим ступеням на веранду над озером.
Там ее ждали. Дряхлый китаец в темно-синем шелковом халате сидел в инвалидной коляске, накрыв ноги клетчатым пледом. Лицо его было фарфорово-хрупким, как бывает у очень глубоких стариков, на лысой голове остался только ниспадавший на воротник венчик серебряных нитей на затылке. Даже коляска его была антикварная, из резного дерева, с огромными узкими колесами и хромированными спицами. Мотора на ней не было. Можно было подумать, что старик не сходил с нее годами, так удобно он пристроился в ее объятиях. На перилах восседала сова, не сводя с Сиринкс глазищ.
Старик поднял усеянную печеночными пятнами морщинистую руку и поманил девушку.
— Подойди поближе.
С ужасом осознавая, как безобразно она сейчас выглядит, Сиринкс сделала пару нерешительных шажков. Она покосилась в открытые окна, пытаясь заглянуть в дом, но за рамами колыхалась безликая тьма. Тьма, скрывавшая…
— Как меня зовут? — резко спросил старик. Сиринкс нервно сглотнула.
— Вы — Вин Цит Чон, сэр. Вы изобрели сродство и эденизм.
— Что за неряшливый способ мыслить, дорогая моя. Культуру нельзя изобрести, ее можно только вырастить.
— Простите. Я не… Мне трудно думать.
Во тьме мелькали чьи-то тени, смутно знакомые контуры. Сова тихонько заухала, и Сиринкс виновато отвела глаза, вновь глянув на старика.
— Почему тебе тяжело думать?
Она махнула рукой в сторону окна.
— Там. Люди. Я их помню. Правда. Что я тут делаю? Я не помню.
— Внутри никого нет. Не позволяй своему воображению заполнять черноту, Сиринкс. Ты здесь только с одной целью — повидаться со мной.
— Зачем?
— Потому что у меня к тебе есть очень важные вопросы.
— Ко мне?
— Да. Что есть прошлое, Сиринкс?
— Прошлое суть сумма событий, складывающихся в настоящее, которое…
— Стоп. Что есть прошлое?
Девушка пожала плечами. Ей было мучительно стыдно — стоять вот так перед основателем эденизма и не ответить на такой простой вопрос.
— Прошлое есть мера энтропического распада…
— Стоп. В каком году я умер?
— Ох… В 29-м.
Она выдавила облегченную улыбку.
— А в каком году родилась ты?
— В 258-м.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— И что я есть в тот момент, когда тебе семнадцать?
— Часть множественности Эдена.
— Из чего состоит множественность?
— Из людей.
— Нет. Физически — нет. Из чего она состоит в реальности? Назови мне процесс, связанный со смертью.
— Перенос… О, воспоминания!
— Так что есть прошлое?
— Воспоминания.
Она широко улыбнулась, расправила плечи и ответила формально:
— Прошлое суть память.
— Наконец-то мы продвигаемся вперед. Где то единственное место, в котором твое личное прошлое может обрести форму?
— В моем разуме?
— Хорошо. А в чем смысл жизни?
— В накоплении опыта.
— И это тоже, хотя со своей личной точки зрения добавил бы, что жизни следует быть и восхождением к чистоте и истине. Но в глубине души я остаюсь упрямым старым буддистом даже через столько лет. Поэтому я и не смог отказать твоим психотерапевтам в просьбе поговорить с тобой. Очевидно, я для тебя остаюсь уважаемой персоной.
Губы его дрогнули в улыбке.
— В подобных обстоятельствах с моей стороны помочь в твоем освобождении — этодана,от которой я не мог отказаться.
— Дана?
— В буддизме — дарение, жертва, которая помогаетдаяка — дающему — на шаг приблизиться к просветлению, позволяя преобразовать его мышление.
— По… понятно.
— Если и вправду так, я буду очень удивлен. Эденизм, похоже, вовсе отошел от религии, чего я, признаться, не предвидел. Однако нынешняя наша проблема гораздо более актуальна. Мы установили, что жизнь есть накопление опыта, а прошлое суть память.
— Да.
— Может ли оно навредить тебе?
— Нет, — гордо ответила она. Очень логичный ответ.
— Ты не права. Если бы так и было, мы не учились бы на ошибках.
— Я учусь на них — да. Но они не причиняют мне вреда.
— Однако прошлое может влиять на тебя. И очень сильно. Полагаю, мы спорим о том, сколько ангелов поместится на острие иглы, но влияние может быть вредоносным.
— Наверное…
— Скажу по-иному: воспоминания могут тревожить тебя.
— Да.
— Хорошо. Как это влияет на твою жизнь?
— Если хватает ума, человек не повторяет уже сделанных ошибок, особенно болезненных.
— Правильно. Таким образом, мы установили — прошлое может управлять тобой, но само тебе неподвластно, так?
— Так.
— А как насчет будущего?
— Сэр?
— Может ли прошлое подчинять себе будущее?
— Оно на него влияет, — осторожно ответила девушка.