Борис усмехнулся.
— Товарищ капитан! Вы ж наверняка знаете, что Илья Семенович Огнев в 1948 году был осужден по статье 58, части 10-ая и 11-ая, на 10 лет лагерей. После этого я информации о нем не имел.
— Больше надо было за бегство в Палестину агитировать, — буркнул кгбшник. — Но ты молодец, ничего не скрываешь, не виляешь. А что с сестрой? Которую в лагерь отправили?
— Лея погибла, из нее там всю кровь выкачали.
— Это тебе кто сказал?
— Разыскивал ее после войны, рассказали те, кто с ней в том лагере был. Это был такой специальный лагерь, куда детей отправляли, чтобы кровь брать для немецких солдат. «Красный Берег» назывался.
Смирнов молча перебирал какие-то бумаги, майор Поликарпов переводил взгляд с одного на другого. Кгбшник вздохнул и в упор посмотрел на командира части.
— Товарищ майор, излишне напоминать, что все, что вы услышали в этой комнате, является государственной тайной и разглашению не подлежит, правда же?
Поликарпов заискивающе кивнул, сделав лицом «Ну что вы, мы же все понимаем!»
— А скажите мне, Борис Андреевич — вас можно так называть или же будем обратно менять на Борух Наумович?
— Не будем, — твердо сказал Борис.
— Ну и славно.
Смирнов снова помолчал, потом поднял глаза на сержанта.
— Да ты что стоишь-то, старший сержант Огнев, садись, разговор у нас будет долгий.
Борис опустился на стул.
— Ладно, — кгбшник отложил папку в сторону. — А знаком ли тебе, Борис Андреевич, такой персонаж «Сашко»? Он же бывший младший командир Рабоче-Крестьянской Красной армии Александр Кулик? — Он выудил из папки старую фотографию лопоухого мальчишки. Тот смотрел прямо в объектив аппарата, выпучив глаза. Темные петлицы на старой форме, не разобрать какой род войск.
Борис всмотрелся в лицо на фото и помотал головой:
— Сашко помню, зверь был настоящий. Его все боялись, безбашенный был. И жестокий до одури. А тут какой-то пацан, тот был заматерелый, да и постарше.
— Правильно! — Смирнов вложил фотографию обратно в папку. — Все верно. Вот и мы думаем, что тут какой-то подвох. — Он вытащил листок и зачитал: «Сержант Александр Кулик, 1921 года рождения, в июле 1941 года в полосе действия Западного фронта добровольно перешел на сторону противника и сотрудничал с немецко-фашистскими оккупантами в составе полицейских батальонов и добровольческих формирований войск СС. Убит в бою с 1-ой дивизией РОА в апреле 1945 при атаке на плацдарм Эрленгоф».
Смирнов поднял глаза на Бориса. Тот молчал, мол, убит и убит, собаке собачья смерть.
— Проблема только, друг мой Огнев, в том, что есть у нас сильное подозрение, что Кулик не был убит, а сумел скрыться, выдав себя за совершенно другого человека. А если так, то эту мразь необходимо выявить, задержать и судить по всей строгости. И вот тут нам в розыске понадобится твоя помощь, сержант.
— А чем я могу помочь-то? — удивился Борис.
— Да пока что, насколько мне известно, есть только два человека, которые помнят Сашко в лицо. Это ты и твоя сестра.
— Но она погибла.
— В том-то и дело, что нет. Лея Наумовна Фаерман была вывезена из концлагеря «Красный Берег» группой подпольщиков-сионистов и по системе «Брих'а» в 1944 году переправлена в Палестину. Правда, тут ее следы теряются, как ее зовут сейчас и где она находится — мы не знаем, но узнаем обязательно, это можешь быть уверен.
Борис замер. Эту новость надо было переварить — Лейка жива! И в Израиле! С ума сойти!
— Товарищ капитан госбезопасности…
— Николай Евгеньевич. И с этого момента только так.
— Николай Евгеньевич, а как Лейка-то… Я могу с ней встретиться? Написать? Слушайте, мы же совсем крохами расстались, я ее и не узнаю, наверное!
— Вполне вероятно, что увидишься, боец. Вполне вероятно. Есть у нас информация, что израильские спецслужбы тоже активно заинтересовались судьбой Кулика. Так что очень даже может случиться, что мы тут с евреями столкнемся. И ты мне и для этого сгодишься, сержант. Видишь, все по-честному. Он у нас когда демобилизуется? — повернулся Смирнов к командиру части.
— По приказу — в августе-сентябре.
— А ты, майор, дембельни его пораньше. Мне этот парень нужен будет.
И кгбшник подмигнул сержанту.
Борька никогда этого не вспоминал, а сейчас вдруг ясно увидел, как в цветном кино, ярко так — первомайская демонстрация, та самая, последняя, перед самой войной. Люди весело махали флажками, кричали «Ура!» Лейка быстро устала, папа ее сначала взял на руки, потом посадил на шею. Она канючила, просила купить ей шарик. Борька тоже хотел на шею и шарик, но не будет же он, серьезный шестилетний мужчина, вести себя как двухлетняя девчонка! Лейка как всегда добилась своего, размахивала красным шариком, который ей купил папа, кричала: «Ура!» вместе со всеми, родители смеялись, так забавно у нее это получалось. А мама, увидев, что Борька скис, купила ему леденец на палочке, который в обычные дни лизать категорически воспрещалось, как и пить сырую воду из колонки — мало ли какая зараза. Мама была очень мудрой, и когда что-то доставалось Лейке, надо было что-то дать и Борьке. Хотя сам он ни за что бы не попросил. Но лицо делал такое, что все было понятно.