И тогда я вдруг понял. Это и есть главная цель времени – увлечь все в прошлое, исказить, сделать чем-то другим, а потом изменить все так, чтобы от прошлого вообще ничего не осталось. И только человек способен этому противостоять, создавая, например, такие вот скульптуры, не обязательно на яву, порой лишь в душе, но иногда в лучах заходящего солнца.
Теперь я думаю, что вероятно это был специально расположенный неподалеку от бывшей военной базы англичан мемориальный музей, посвященный колониальной истории. Не знаю. Но впечатление у меня осталось странное, почти физиологическое, вполне созвучное моему общему болезненному состоянию.
Вернулись домой мы уже за полночь. Сестра нас не дождалась и соседи ее уложили сами. Родители сделали мне бутерброд и тоже отправили в постель. Плечо болело меньше, но все равно я снова долго не мог заснуть. Все вспоминал эти черные, искалеченные то ли души, то ли разумы жертв многолетнего насилия и рабства, восставшие из небытия в том небольшом парке в виде скульптур. И я уже больше не думал о том несчастном песике, о молодом и таком бесчувственном стюарде. Все это теперь казалось не настолько существенным.
И даже когда на следующий день мне рассказали, что Егор, подтолкнувший меня на бегу, тем же вечером удрал в тростниковые заросли у реки, и там на него напал крокодил, – я кажется пропустил это мимо ушей. Хотя на протяжении следующих дней не раз видел над руслом реки кружащихся грифов.
Ну, а Муху же вскоре после этого до смерти покусали летучие мыши вампиры, что все-таки действительно жили на черной лестнице нашей трехэтажки. Помню, я только снова подумал то, что осознал еще около норки тарантула. Да, Африка, Африка… Не ходите дети в Африку гулять!
9
Вскоре после этого наступил новый 1973 год. Все советские геологи опять собрались на вилле товарища из руководства, вели себя празднично, украшали какое-то колючее дерево, по их словам, специально доставленное сюда на самолете из Москвы. При чем, наряжали его какими-то забавными игрушками из папье-маше, стеклянными шарами и гирляндами с лампочками. И когда на верхушку этого дерева была надета блестящая красная звезда, откуда ни возьмись прямо на середину холла выбежал здоровенный дед, в валенках, в стеганном ватнике, с огромной седой бородой и в красной шапке. Зазвучал бой кремлевских курантов, загорелись лампочки горлянд…
И тут ко мне начали возвращаться воспоминания, при чем скорее как слова, такие как «снег», «зима», «холод», но пока еще не как сами явления. Оказалось, что примерно за год жизни в этой жаркой стране, я совершенно забыл, что на свете бывают такие деревья как ели, что новый год – это чаще всего сугробы, длинные ночи и короткие морозные дни, согретые лишь батареями центрального отопления и специальной одеждой, вроде шапок ушанок, вязанных рукавиц и колючих шерстяных носков. Здесь же, среди вечно зеленых пальм, бананов, акаций и кактусов все это стерлось из моей памяти и потеряло всяческий смысл.
К сожалению, не прошло и месяца, как мы вернулись на родину. Что было дальше, как мы летели назад, холод и снег по прибытии, слякоть и весенние дожди, бесконечные пасмурные и даже погожие дни как-будто наступившего лета – я не помню. Словно этого не было вовсе. Вплоть до 1-го сентября, когда я пошел в первый класс начальной советской школы. Но это уже была бы не настолько правдивая история.